Нелегко искать объяснения и оправдания,
С пулей в груди трудно быть непредвзятым.
Но разве чужая боль не есть наказанье?
И разве нет кары страшнее, чем быть виноватым?
♫

[indent] Лисьенна перехватывает их у здания совета. Правое — оно же Алое — крыло Небесной канцелярии украшено белыми с красно-золотой символикой Ордена, а левое - черно-красными бархатными знаменами - Инквизиции.
[indent] - Макс! Аника! Вы здесь. - словно, запыхавшаяся, выдыхает Лисьенна. - Заседание вот-вот начнется. - сцепленные перед собой пальцы выдают нервозность ведьмы, она мнется, а потом все же спрашивает, - Макс… ты вчера ни с кем не разговаривал… - Макс удивленно приподнимает брови, - ну, насчет… всего?
[indent] Макс в недоумении смотрит на огненную ведьму.
[indent] - Нет, а что?
[indent] - Просто… - в голосе Сьенны проскальзывают стальные нотки, и она проникновенно смотрит фениксу в глаза, оглядываясь по сторонам, - Макс.Скажи, с кем ты вчера разговаривал?
[indent] - Я рассказал все семье, - озадаченно отвечает Макс, не понимая, к чему клонит ведьма.
[indent] - А еще?
[indent] - Ну, мы виделись вечером с Финном…
[indent] Лисьенна прикрывает глаза и беспомощно выдыхает.
[indent] - Что? Я не понимаю.
[indent] - Что ты ему рассказал? - требовательно спрашивает ведьма.
[indent] - Да ничего. - Макс хочет улыбнуться, но передумывает, глаза на каменное выражение на лице алой ведьмы, - Ничего такого… - он трет ноющие после вчерашней попойки виски, - Ну. Я точно не помню. Мы пили. Что-то очень крепкое. Все, как в тумане.
[indent] - Крепкое, ага? - губы Лисьенны сжимаются в линию, а на щеках проступает гневный румянец.
[indent] - Да перестань. - пытается успокоить Лисьенну Макс, - Даже, если я ему что-то и сболтнул лишнего. Это же Финн. Он меня никогда не сдаст. Он мой лучший друг. Мы знакомы уже… больше десяти лет. А что? Ты что-то знаешь?
[indent] - Нет. - плечи Сьенны опускаются, будто внутри кто-то подрезал струну, которая держала все это время ее спину прямой, - Меня не посвящают в подробности. - Лисьенна медлит, словно оценивая, стоит ли говорить об этом. - Просто… - но ведь это они Макс и Аника, столько всего вместе было пережито темных ночей бок о бок у тусклых холодных костров - Лисьенне не пристало в них сомневаться, - Магистр сегодня утром спросил меня про развалины на болоте. - ее обычно звонкий голос звучит как-то непривычно серо и глухо, - У Маунтбёрна. - Макс внутренне подбирается, припоминая что-то смутное - вопросы Финна про Анику, Маунтбёрн… амулеты!- и внутри снова начинает свербеть утреннее тянущее ощущение за грудиной, - А я ему в таких подробностях не рассказывала. - ощущение опускается ниже в живот, и от него начинают ныть кишки, словно от голода или от нетерпения, только куда паскуднее, но Макс не подает виду, полагая, что все это последствия похмелья - иначе и быть не может.
[indent] Он хмурится и кивает Лисьенне, мол, он ее понял. Хотя, на самом деле ничерта он не понял, только все утро разрастающееся удушающее ощущение, что он стоит в центре большой ловушки, края которой уже пришли в движение, наконец, оформляется в физическое воплощение. И ему становиться трудно дышать, словно скоро эта радость захлопнется, как капкан. Макс с тревогой смотрит на Анику.
[indent] - Аника, - тихо произносит алая, - Макс. - не в силах расправить плечи, и поворачивается, чтобы уйти в ведьмину ложу, но на прощанье все же бормочет традиционное прощание бесцветным голосом, - Храни вас Вечное пламя.
[indent] - И тебя. - отвечает Макс и в хмурой задумчивости входит в портал, украшенный красно-черными знаменами Инквизиции.
[indent]
[indent]
[indent] Макс чувствует, как Аника жмётся к нему, пока они идут по коридорам, и Макс хотел бы донести ей, что бояться нечего. Что они в безопасности — дома. Но он и сам не может отделаться от ощущения, что добровольно шагает в яму со шрюзами и скорпикорами, которое достигает своего апогея, когда он приносит клятву говорить только правду, аппелировать только фактами, опираться на догмы Ордена, ибо только истина способна развеять мрак ночи на пленку - под запись. Стандартная процедура, но звук, с которым кнопка записи отщелкивает пленку, словно щелчок стального капкана на его ноге. Макс даже встряхивает головой, чтобы избавиться от непрошеного воспоминания, и тут же жалеет об этом. Сетуя на сильное похмелье, он гонит тяжелое предчувствие прочь.
[indent] А меж тем величественное убранство, захватывает его на какое-то время, когда они входят в зал Совета, и Макс восхищенно глазеет по сторонам. Он был тут лишь однажды - но в центральном крыле - в зале Славы, когда его выпуск посвящали в фениксы. И он уже и забыл, какой огромный здесь потолок, величественные колонны, уходящие ввысь, и даже балконы для ведьм Алой Ложи. Ради этого здания Канцелярия не поскупилась на настоящий камень, резчиков и архитекторов - в отличие от многих других зданий, выстроенных из древних, но более легких материалов. Не всегда более прочных, конечно. И от того здание, буквально выточенное из холодного вечного камня, который не могли прогреть даже несколько каминов в зале, внушало еще больший трепет и уважение.
[indent] Сначала мастера и магистры Ордена и Инквизиции обмениваются короткими приветствиями, звучит вступительная речь магистра Ордена Аделара Карона. Они о чем-то спорят с одним из инквизиторов, которого Макс видит впервые, Аделар даже понижает голос, инквизитор кивает и отходит.
[indent] А затем блеск величия колонн и небесно синего потолка под высоким куполом рушится в одночасье, стоит чудовищным в обвинениям слететь с уст верховного магистра:
[indent] - Максимилиам Монро, вы обвиняетесь в сговоре с темной ведьмой, пособничестве Тьме и преступной халатности, повлекшей за собой утрату чистых амулетов. - холод этих слов под стать камню вокруг - полированные до блеска и абсолютно равнодушные.
[indent] Макс замирает, ощущая, как все это время закручивающийся внутри тугой комок обрывается в пропасть. Он хотел бы спросить, что, мол, вот так вот просто - сговор с темной ведьмой? Без суда и следствия? Серьезно? Но в глотку, будто залили кипяток, и он не может ни сказать хоть что-то в ответ, ни даже вздохнуть.
[indent] - Внесите доказательства, - негромко говорит магистр, но его голос раскатывается по всей зале, прерывая шепотки самых впечатлительных и любопытных, начавшихся переглядываться между собой и искать глазами в ближнем круге этого самого Макса Монро и темную ведьму.
[indent] Финн приносит что-то технику совета. Сначала звучит запись его клятвы, и Макс хмурится, не понимая, зачем это нужно. А позже… его голос! Его собственный, пьяный, как у сапожника, голос с пленки раздается под сводами Зала Слушаний. И только глухой бы не услышал каждое чертово сказанное слово, несмотря на задний шум весело гудящей таверны.
[indent] Макс встречается глазами с мастером Мильтраном, тот выглядит не менее ошарашенным, а потом пытается поймать взгляд Финна, но тот упорно не смотрит на него.
[indent] Макс оборачивается - Аника смотрит в пол, и феникс, стараясь сохранять на лице никакое выражение, уставившись в стену, слушает чертову запись.
[indent] И, когда она заканчивается в гробовой тишине, магистр первым нарушает молчание.
[indent] - Я хотел бы внести ясность, прежде, чем у кого-то возникнут вопросы или сомнения. Максилиам Монро на этой записи, а голос принадлежит ему, вы уже могли в этом убедиться, находится под действием зелья Verum Seri или так называемой сыворотки правды. - толпа начинает гудеть, кто-то с галерки даже успевает выкрикнуть "сжечь ведьму!", и мастер Альбейл вынужден ударить молотком в гонг, призывая всех к порядку.
[indent] "Сыворотка правды".
[indent] Кипучая праведная ярость пополам с леденящим страхом звенит в ушах, и сердце, пропустив последние пару ударов, наверстывает, отбивая в груди чечетку.
[indent] "Сыворотка. Правды".
[indent] Его друг. Его предал. Опоил. Макс на мгновение ловит взгляд Финна и его верхняя губа даже чуть приподнимается в презрительном немом оскале. Предатель. Его друг - предатель. Макс чувствует, что задыхается от несправедливости, безысходности - злости.
[indent] Феникс снова оборачивается к Анике и… встречает ее полный то ли отчаяния, то ли страха, то ли… разочарования - взгляд олененка, который доверился, и его привели на растерзание лютым хищникам. У него и самого в первое мгновение выражение лица, как у одного из этих хищников. Но при взгляде на Анику, оскал тает, а во взгляде замирает выражение безысходности и боли: "я не хотел так". На фоне звучат слова приговора верховного магистра:
[indent] - На основании этой записи Советом постановлено арестовать Максимилама Монро и ведьму, именующую себя Аникой до дальнейших разбирательств. Дело передается в руки Инквизиции. Однако, Орден настаивает на том, чтобы Максимилиама Монро ответил на несколько вопросов мастеров Ордена, прежде, чем его уведут. - инквизитор удовлетворенно кивает в ответ на просьбу Аделара, и удар гонга возвещает окончание слушания.
[indent] И как бы Макс хотел сейчас защитить Анику от них всех, укрыть, как тогда, своим плащом - закрыть собой, если потребуется. Но крепкие руки сзади уже хватают его за плечи и вынимают меч из его ножен.
[indent] Другие руки хватают Анику и довольно грубым образом выволакивают из зала заседаний. Будто уже неопровержимо доказано, что она самая темная ведьма из всех ныне живущих, и достойна такого обращения. Сердце Макса сжимается от этой картины, и он даже дергается вперед, но широкоплечий феникс позади него крепко сжимает его плечо, давая понять, что лучше не стоит.
[indent] Магистр и мастер Альбейл задают ему вопросы про амулеты и про Мартина. Макс холодно отвечает, что он уже под сывороткой правды все в подробностях рассказал, дескать, к чему еще что-то. Лисьенна, спустившаяся из ложи, потупившись, стоит рядом, отвечая на часть вопросов за Макса, пока магистр не велит ей помолчать. Судьба Аники, кажется, уже никого не интересует.
Не добившись от Макса вразумительного ответа, почему они взяли на себя ответственность рисковать амулетами ради спасения жизни одного феникса, и почему не отправились сразу за Мглистые горы, магистр, поджав губы, кивает инквизитору:
[indent] - Он твой. - инквизитор щурится, как кот, объевшийся сметаны и, улыбаясь одними уголками губ, кивает в ответ; Аделар пренебрежительно машет охране, - Уведите.
[indent] Макс мрачно смотрит на побледневшую Лисьенну, которая провожает его взглядом полным ужаса и сочувствия. Охрана толкает Макса в спину, но ему позволяют идти самостоятельно. Пока они идут через зал и дальше по коридорам - на улицу, а затем в казематы Инквизиции, на него смотрят по-разному: испуганно, с жалостью, с отвращением и даже с превосходством. На улице Макс смотрит на серое небо, на нос ему падает капля дождя, он стирает ее ладонью, и снова получает несильный тычок в спину. Конвоиры, во всяком случае, воздерживаются от комментариев - солидарность членов Ордена или просто человечность. Его не стали связывать или тащить, как Анику - предполагается, что честь феникса не позволит ему попытаться сбежать от правосудия. Ведь, даже, если ошибутся люди, светлый костер не тронет того, чья душа чиста, а сердце искренне.

"Фениксы в огне не горят", - как-то шутил Финн, сидя на подоконнике в коридоре Алого Замка и зачитывая выдержки из истории Ордена.
"И в воде не тонут, ага", - ответил ему между делом Макс, не переставая что-то жевать, а Финн с умным видом возразил, что про воду там ничего не говорилось.
"Зануда", - весело сообщил ему тогда Макс.
Кто бы мог подумать...

[indent] Предательство друга колет феникса ледяными иголками в груди изнутри.
[indent] "Как он мог так поступить?" - вопрос, на который у него нет ответа.
[indent] Как и на второй: "За что?" - что он плохого сделал Финну, чтобы тот так с ним обошелся.
[indent] А теперь перед ним открывают дверь в камеру и охранники сухо просят снять ножны, форменный защитный жилет и кофту из Арамиса, выдавая взамен обычную серую рубаху. Формально он все еще феникс - и ряд законов все еще распространяются на него. Но в большей степени только формально.
[indent] Макс сдает амуницию, и из обмундирования на нем снова остаются только ботинки. Дверь с металлическим щелчком захлопывается, заставляя Монро внутренне вздрогнуть. Но настоящую боль ему приносит сцена напротив.
[indent] - Аника, - выдыхает Макс едва слышно и берется рукой за решетку, за которой на грязном полу сидит свернувшаяся в комочек хрупкая девушка в мягком тонком платье, и ощущение, как он прижимал ее к себе, он до сих может почувствовать в своих руках. - Аника. - произносит Макс чуть громче, он опускается на колени и упирается в решетку лбом, а в Анику - взглядом.

[indent]  Аника как будто еще сильнее сжимается под его взглядом, словно желает исчезнуть, и Макс вздыхает, опуская глаза вниз. Прижатый к холодной решетке лоб горит похмельной болью. Он пытается связать несколько слов в осмысленную фразу, чтобы донести до нее... он даже толком не понимает что именно - вину? сожаления? - извинения??? Как будто что-то из этого способно как-то облегчить ее положение. Как-то оправдать его. Будто перед тем, что ей уготовано все это имеет хоть какое-то значение. Макс от отчаянной злости на самого себя сжимает челюсти прутья клетки так, что последние оставляют вмятины на ладонях. Мысль о том, что она навсегда отвернется от него, не простит тонет в темном липком страхе, сконцентрировавшимся внизу живота, что это "навсегда" может закончиться уже завтра - в пламени костра. Или, хуже того - на дыбе.
[indent] Нужные слова так и не рождаются ни в голове, ни на языке - если бы он мог только прикоснуться к ней, она бы разом все поняла, хотя бы поверила ему. Может, ей не было бы настолько страшно и одиноко сейчас. Но она не двигается. А голос охранника перекрывает поток слившихся в темный водоворот мыслей: собственный голос, звучащий под сводами холодной залы, вина за то, что он натворил, что же будет с ней, с ним самим, чертовы амулеты, Лисьенна, Мартин, есть ли хоть какой-то выход из этой ситуации, предательство друга, что от всех этих мыслей жжется под ребрами еще сильнее.
[indent] - Монро, на выход! - Макс бросает еще один взгляд на Анику - та не шевелится - а ведь она сейчас скорее всего чувствует себя точно, как Макс, мысленно раз за разом возвращающийся к вопросам "зачем" и "почему" в отношении Финна, и до сих пор не понимающий, что заставило друга поступить так с ним.
Феникс болезненно морщится, но не может ничего сделать, уже ничего не исправить. Прерывисто вздохнув, он поднимается, болезненное выражение на лице превращается в оскал.
[indent] - Не изволите ли пройти на аудиенцию, - острит один из амбалов, зашедший в клетку и вооруженный электрической дубинкой - отличное средство от колдунов и несговорчивых пленников, как говорят.
[indent] И, когда Макс поворачивается к нему лицом, оскал превращается в саркастическую ухмылку - лучшее средство от тех, кто пытается тебя достать - дескать, оценил твою шутку, молодец, парень. Но стоит на выходе из камеры второму стражнику повернуться спиной, чтобы вести заключенного за собой, как улыбка слетает с лица феникса, как фальшивая позолота, и всегда гордо расправленные плечи непроизвольно ссутуливаются.

[indent] Темная допросная выглядит так, как будто Инквизиции окончательно урезали финансирование, и теперь они вынуждены экономить даже на свечах. Во всяком случае, это абсурдное предположение позволяет Максу, взгляд которого приковывают к себе две жалкие свечки на столе, отвлечься от прочих мыслей - куда более мрачных, чем эта комната.
[indent] - Да прибудет с вами вечное пламя, Лиам, - приятный женский голос, звучащий в текущих обстоятельствах, как издевка, заставляет Макса нервно хмыкнуть и только потом сообразить, что эта мадам назвала его домашним именем. - Кажется, так вас зовет матушка? - блондинка в черных одеждах, алые сполохи которых едва угадываются в неверном свете, являет из тьмы свое, как успевает отметить Макс, весьма симпатичное личико.
Однако, лицо Монро тут же приобретает вид, будто ему сунули под нос сыр из верблюжьего молока - он как-то раз унюхал подобную гадость на огромном восточном базаре в Мансуре [Mansura (араб.) - победительница] - и глаза превращаются в две недоверчивые щелки.
[indent] - Что-то вы на нее не слишком похожи, эрм... [erm - от ermittler (нем.) - следователь] - злость тлеет внутри, и Максу стоит усилий не дать ей отразиться на лице, хотя очень хочется послать эту стерву известной дорогой.
[indent] Но блондинка не спешит представляться. Задает Максу вопросы, от которых у грудной клетке скребет так, будто там поселился туманник или,  по меньше, мере дикий кот, отчаянно рвущийся наружу. Феникс хмурится - стараясь сделать это максимально непонимающе, хотя ему разом становится жарко, душно, по спине пробегает моро, а головная боль как будто усиливается раза в три. Хотя он и старается не подавать виду. Но следующий вопрос ввергает его во внутренний ступор.
[indent] "Совершеннолетия? Что? - и даже удивленно моргает на этом вопросе, - А какое это..?"
[indent] - ...А вы как думаете? - уже завершает она лавину вопросов, и Макс понимает, что пора перестать тупить.
[indent] Он надевает на лицо одну из своих невинно-обаятельных еще-не-улыбок-но-уже-почти, чувствуя, как все внутри холодеет, горячеет и подрагивает от напряжения. Обычно ему неплохо удается договориться с людьми, особенно, если те готовы к диалогу - но эта инквизиторша, судя по всему, просто жаждет его запугать. И, самое ужасное, что ей это неплохо удается.
Макс вежливо-непонимающе приподнимает брови и делает шаг вперед - к стулу, принимая приглашение присесть.
[indent] - Я думаю... - сомнение в собственных интеллектуальных способностях неприкрыто сквозит в голосе, Макс подается чуть вперед и кладет сцепленные в замок руки на стол, демонстрируя готовность внимать каждому слову женщины в инквизиторских одеждах. - ...что? - прикидываться идиотом ему не впервой - заинтересованно приподнятые брови, открытый взгляд и слегка дебильная, но искренняя улыбка человека, пытающегося казаться умнее, чем он есть на самом деле, чтобы не расстроить собеседника своей непроходимой тупостью; хотя, с искренностью у него сегодня намечаются некоторые проблемы, и потому улыбка выходит чуть с издевкой, но Максу невероятно сложно себя контролировать, а еще так омерзительно пронзительно болит голова. Но затем, словно спохватившись, он добавляет. - Эрм-м-м... простите, как вас... там?
[indent] - Ренна Эверин. К вашим услугам.
[indent] "К моим услугам, значит". - мрачно думает Макс, а дерзкая улыбка тем временем становится шире.
[indent] Феникс расцепляет руки, выпрямляется, касаясь спиной жесткой спинки стула, и мягко упирается правой ладонью в край стола, а левый кулак подставляет под подбородок, демонстрируя все то же стремление сотрудничать и внимать:
[indent] - Эрм-м Эверин-н, - тянет Макс, - Может, тогда чаю с плюшками? Ну, за знакомство? - затем оживленно интересуется он, все так же улыбаясь и по-собачьи открыто глядя в глаза Ренне - во всяком случае в темные провалы теней, для которых света свечей едва хватает, чтобы различить направление ее взгляда.
[indent] И только огоньки свечек зловеще пляшут в ее черных зрачках, заставляют холодные иголки бродить по спине улыбающегося феникса вниз и вверх. Но хотя бы дышать он может ровно и почти спокойно - в конце концов, их не зря полжизни учат бороться со страхом - какое милое личико бы он ни надел. Хотя, учитывая обстоятельства, Макс бы предпочел яму со скорпикорами или болото с кикиморами, компании этой мадам Ренны.

♫

[indent] Ренна улыбается — так же тепло, пожалуй, могла бы улыбнуться костлявая с косой — в темном освещении, сверкая чёрными бусинами зрачков в темных провалах глазниц
[indent] — Может вам еще и обед на двоих приготовить?
[indent] — Ну, если вы не будете есть, — Макс обаятельно улыбается Ренне, все так же опираяя подбородок на кулак и заглядывая ей в глаза по-собачьи снизу вверх, — то в самый раз.

[indent] А затем инквизиторша бьет по самому больному, и Максу стоит больших усилий сохранить на лице все ту же беззаботно-придурковатую улыбку. Но далее она ошарашивает Макса в целом весьма очевидным предположением, однако, любому знающему Анику подобное и в голову не придёт:
[indent] — Что она сделала, чтобы уговорить вас пособничать ей? Опоила вас? Провела обряд? Может быть, вы все еще под ее чарами?
[indent] — Что? — брови Макса взлетают вверх, а глаза превращаются в две насмехающиеся щелки, потому что воспринимать серьезно тот бред, который несет Ренна невозможно, а в его недоверчивой улыбке прямо читается его оценка адекватности эрм Эверин, — Конечно. — ухмыляется Макс, — А ещё под сывороткой правды. Теми грибами, которые мне скормил травник из Перелесья полгода назад, убеждая, что они отлично помогают после капканов. А, и ещё после мормонты [mormónta (ирл.) — полынь] свободных земель уже года два никак не отпустит. — Макс чешет плечо, все еще весело щурясь на мрачную инквизиторскую фигуру, мрачно и властно возвышающуюся над ним, и дурное предчувствие сжимает сердце.
[indent] «Аника...»
[indent] Даже подумать о том, что они могут сделать с ней страшно, не то, что...
Следующая реплика Ренны выдёргивает его из захватившего его потока мыслей, и синий остекленевший взгляд снова становится живым.
[indent] — Позвольте быть с вами честной, мистер Монро, - Макс снова подаётся вперёд и в этот раз подпирает подбородок сцепленными между собой руками, снова демонстрируя готовность внимать женщине в черно-красных одеждах.
[indent] — О, не стоит. Лучше соврите мне, — ухмыляется Макс, почти тут же скрывая улыбку, точнее уже почти оскал за сцепленными зубами.
[indent] «Чертова сука».
[indent] В этот раз он уже почти не верит, что она может сказать что-то хорошее. С каждым ее словом кто-то словно гасит несколько звёзд на небосводе.
[indent] — Вы опозорили Орден, связавшись с этой... в лучшем случае, самозванкой. Ваш рассказ о победе над Черным Стражем, разумеется, не вызывает сомнений, - Макс приподнимает брови, нивелируя выражение злости на лице, как бы, говоря ей: «допустим, ну и что дальше? я вас внимательно слушаю».
[indent] И тут она поджимает губки. И Макса едва не передёргивает от отвращения. Он знает такой стиль и типаж. И почти всю свою сознательную жизнь предпочитает держаться подальше. Училась с ними в Ордене одна такая — конченная сука. Вечно всем недовольная, всюду видящая конкуренцию и подвох, занятая исключительно собой и своим грандиозным будущим — в общем, типичная стерва первой категории. О, как же Финн был недоволен, когда Макс за ней приударил... мысль о Финне снова колет под рёбрами и возвращает его из воспоминаний обратно в допросную. Мечтательный взгляд в потолок опускается вниз, утыкаясь в стальной — блондинки. И Макс непонимающе моргает, пропустив пассаж про Тьму, что подбирается в разных личинах, и слух выхватывает лишь последнее:
[indent] — ...порой лики эти желанны как ничто иное.
[indent] — Надеюсь, речь не о вас? — озвучивает Макс первую пришедшую в голову мысль и только спустя мгновение до него доходит, словно заполняя память звуком произнесённых слов, которые он чуть не упустил, осознание, что он только что сказал и как звучит его фраза в общем контексте. — Эм... простите, о чем вы? Кажется, я забыл первую часть фразы. — выкручивается феникс, снова прикидываясь туповатым и чувствуя, как под выданной ему тюремной рубахой очень далекой от понятия «тёплая» спину начинает холодить от выступивших капель холодного пота.
[indent] Но Ренну, судя по всему, совершенно не цепляют его высказывания, она доверительно кладёт ладонь на стол, и та приковывает к себе взгляд феникса. Макс почему-то сразу представляет, как она могла бы так же положить эту ладонь ему на плечо или на предплечье, или... и его снова едва не передёргивает. Он не может отвести глаз от ее руки. А стук этих коготков по столешнице, словно, маленьким дамским молоточком вколачивает в его больную голову булавки. Избавившись от оцепенения феникс, наконец, прикрывает глаза и морщится.
[indent] — Хотите, расскажу, как все было на самом деле?
[indent] — Что? — брови с готовностью взлетают вверх раньше, чем открывает глаза. — В смысле, да. Будьте так любезны.
[indent] Головная боль никуда не уходит, и феникс молчит, заинтересованно глядя на Ренну, сосредоточившись на ее словах и на том, чтобы сохранить на лице хоть какое-то подобие улыбки.
[indent] Кажется, эрм Эверин все же мстит ему за его выпад, называя идеалы Ордена атавизмами. Жаль, ее мастер Мильтран не слышит, он бы ей пояснил за эти атавизмы — о том, как люди пришли к всему, что имеют благодаря вот такой вот философии, как у этой блондинистой сучки. Ренна теперь кажется ему ещё темнее, и он думает, что не зря инквизиторы носят чёрное. Тьма — их истинный цвет.
[indent] А она снова стучит коготками по столу, и Макс снова раздраженно щурится, молча слушая ее речь.
[indent]  — ...Мыслимое ли дело - ведьме выйти из завороженного круга!.. — Макс молчит, чувствуя, как тлеющее в груди раздражение разрастается в праведный гнев, и рассеянная улыбка почти стирается с его лица; возможно, это придаёт Ренне уверенности, что она на верном пути в этом диалоге, — А она хороша, да? Обвела всех вокруг пальца, а так и не скажешь.
[indent] Убеждать ее в чём-то бесполезно - это Максу становится очевидно. И липкий холодок снова пробегает по спине — в предвкушении того, что он собирается ей сейчас сказать.
[indent] — Мыслимое ли дело — бездушной карьеристке рассуждать о высоком. — вторит ей феникс, плотоядно улыбаясь. Злое удовлетворение — если не удастся наступить ей на кончик хвоста, так хотя бы высказать мысли, что так и колят язык. Он расцепляет руки, ёрзает на стуле, устраиваясь поудобнее, и подпирает подбородок открытой ладонью. А потом спрашивает ее совершенно серьезно, сохраняя на лице вежливую улыбку, призванную уже не располагать, но, напротив, сохранять дистанцию. А в темно-синем из-за тусклого освещения взгляде пляшут сорвавшиеся с цепи черти, — Вы сами-то хоть что-то хорошее в этой жизни видели? - дерзко, но спокойно интересуется Макс, — Кроме чужих страданий, изувеченных тел, предательства и грязи подковерных интриг, я имею в виду. — Феникс фыркает и выпрямляется на стуле, весело улыбаясь, — А, ну и кроме бегущей впереди вас задницы, которую вам непременно нужно обогнать. Чтобы потом увидеть, что за ней есть следующая. И следующая. И следующая... — Макс крутит в воздухе пальцем, будто перепрыгивая им невидимые препятствия — как бы демонстрируя бесконечность озвученных им задниц, и открыто смеётся, весело щурясь на Ренну, и даже позволяет себе мельком скользнуть взглядом вниз, словно сквозь деревянную столешницу и ее бесформенные одежды он способен оценить ее уже не слишком молодую фигуру, — Не спорю, — Макс поднимает руки ладонями к Ренне, словно сдаётся, — задницы бывают очень даже.— он опускает руки на столешницу, не убитая с лица похабно-стебущейся улыбочке, а черти в зрачках уже вовсю отплясывают джигу. — Но даже, если бы я видел их постоянно, тоже однажды утром проснулся бы стервозной сукой. Особенно, если бы мне вдруг сообщили, что ради других люди готовы даже рисковать жизнью — и не из-за чар и приворотов, а по собственной воле.
[indent] Вопреки всем законам здравомыслия и чувству самосохранения самодовольная наглая ухмылка вкупе с деланно-сочувственно приподнятыми бровями не желают сходить с лица феникса. Их ведь учили смеяться своим страхам в лицо. Ну, точнее их просто учили бороться с ними, но для Макса эти два понятия были почти тождественны.

— Значит, вы совершили все это по собственной воле. Растеряли имущество ордена, примкнули к прислужнице Тьмы. А ведь вы мне почти понравились.
— А вот вы мне нисколько. — нахально улыбается Ренне Макс. — Имущество Ордена я, кстати, растерял ещё раньше. Вещи, знаете, приходят в негодность — ветер, дождь, дикие звери, мглистые твари... Тьма, в конце концов. Знакомые слова? Или в ваших высоких канцеляриях такого не бывает?
Она поднимается, говоря о мятежности и силе, а тот не верит ни единому слову. Колкие фразочки одна за другой слетают с этого сколь очаровательного, столь же и грязного ротика. И феникс уже не сдерживает презрение в улыбке:
— ...возьметесь за руки со своей маленькой ненаглядной ведьмой, и когда-нибудь однажды - обязательно, ведь так заканчивается те сказки, которыми пичкает вас Орден? - отведете ее к алтарю. — правая бровь Макса удивленно ползёт вверх, и он улыбается Ренне, как обычно улыбаются психам, несущим всякий бред. — Или что вы станете доблестными эронтами, о которых будут слагать легенды... — вторая бровь присоединяется к первой и он опускает подбородок к груди, весело таращась на Ренну.
— К алтарю-ю-ю? — задумчиво тянет Макс и смотрит наверх в утопающий во мраке потолок, словно прикидывая оба варианта и выбирая, какой из них лучше.
— Ну как вам картинка, нравится?
Макс морщит нос и щурится, во взгляде все еще пританцовывают черти.
— Знаете, слишком слащаво. Я бы начал с чего-то более приземлённого. Выйти отсюда, выпить доброго эля в «Золотом Хорьке», съесть их лучший стейк...
Она перебивает его, не дослушав, хотя ничего другого он и не ждал:
- А что насчет другой? — она заходит ему за спину, неторопливо, но, словно крадучись — странным образом сочетая в себе эту скрытную манеру то ли вора, то ли ассасина, и жесткую уверенность стального лезвия, занесённого над чужой шеей — хотя, возможно, именно такие люди лучше всего способны продвигаться по карьерной лестнице в подобных заведениях.

- Не вам, фениксам, рассказывать, как трещит ровное пламя костра. Как поднимается к небу алое знамя... - Макс поднимается, не оборачиваясь, чуть отодвигая ногами стул, словно желая им отодвинуть и ее. Затем разворачивается и присаживается на стол.  - ...Как жаль, что на прощание вам с вашей ведьмой не удастся обняться. Но гореть она будет красиво. — Холод этих слов бьет Макса по спине, а в груди рождается пламя. Он уже не улыбается, лишь складывает на груди руки, следя за ней взглядом зверя, которого загнали в угол, но ещё не посадили на цепь. - А вас отправят на дыбу. За измену Ордену. - Макс хмыкает, но выходит чуть более нервно, чем он хотел бы — нашла, чем напугать, - Или наоборот.
Он бы сострил в ответ что-то про то, что «есть вещи похуже смерти — ваша жизнь, этом Ренна, тому прекрасный пример» или что «глупо пугать дыбой человека, прошедшего тренировочный зал Алого Замка под руководством мастера Дентакри» и ещё добавил бы про запреты для палачей инквизиции в отношении Ордена... но вот это «наоборот» заставляет его сглотнуть горячий шершавый комок в горле и лишь крепче стиснуть челюсти, чувствуя, как пламя из груди поднимается вверх и плещется уже в глотке. Он следит взглядом за Ренной, поворачиваясь к ней всем корпусом.
- У вас были бы пожелания? Последняя воля, так сказать?..
— Да. Всего одно, — его голос звучит низко и зло, словно он пытается говорить сквозь сжимающие спазмом горло противоречивые эмоции, — найдите себе уже мужика, — и главная из них — хорошо контролируемая ярость, — заплатите ему, если потребуется — Монро издевательски скалится, — и пусть он отдерет вас, как последнюю портовую шлюху. Во всех позах и местах. — Макс похабно-доверительно приподнимет брови, — Глядишь, и полегчает. А то знаете, все проблемы у таких женщин как вы обычно от недотраха.

— Максимилиам Монро, вас казнят - вас и вашу ведьму. — холодная рука страха снова стискивает сердце феникса, а слова вторящим самому себе эхом бьются в черепной коробке изнутри — «вашу-вашу-вашу... вашу ведьму» — ...Или вам есть еще чем пожертвовать..? - но все остальные эмоции сгорают в пламени ярости.
— Продать вам душу, может? — Макс усмехается, но его почти трясёт от злости, от этого лицемерия и тотального равнодушия — никого не интересует правда и чужие жизни, словно свечки, которые так легко задуть, — Я думал, ваша организация носит имя, рождённое от слов «истина», «свет»...  [как вариант про смену названия — lux, verum, licht, wahrheit...] — он косится на подсвечник с двумя свечами на столе, но Ренну все это не интересует.
- У вас будет право двух свиданий, о времени вам сообщит стража. — Макс цокает языком и отрицательно машет пальцем в воздухе, не размыкая сложённых на груди рук.
— У меня есть право двух моих личных, — он делает акцент на этом слове, —  свиданий. И ещё столько, сколько Орден захочет выбить у вашей канцелярии, если на то будет воля магистра.
Ибо самое первое, чему тебя учат, когда ты приходишь в Орден — это не как держать меч, варить ограждающее от Мглы зелье и отнюдь не перечень необходимых любому уважающему себя фениксу добродетелей.  Это Устав Ордена. И самые главный там пункты — «Права» и «Обязанности» — и именно в такой последовательности. Потому что холодное противостояние с Инквизицей, которая была создана в своё время в поддержку Ордену, теперь занимало головы всей орденской верхушки. Ну хоть на что-то сгодился пыльный фолиант.
А Ренна в ответ желает ему... проснуться с приставкой «не». Ему — и Анике.
Феникс выдыхает. Очень сложно сдержать себя и не разбить стул об эту маленькую блондинистую головку. Ей, пожалуй, везёт, что он никогда не поднимает руку на женщин. Даже таких стервозин. И статус эрма бы не остановил разъяренного феникса. Он снова выдыхает, стараясь успокоиться, чтобы голос не дрожал.
— Вас не интересуют ответы. — Макс разочарованно поджимает губы, — Вы вызвали меня сюда, чтобы запугать. — это не вопрос; он расцепляет руки, и берет со стола простенький подсвечник на две свечи, начиная крутить его и наклонять его в разные стороны, следя взглядом за подрагивающим пламенем, — Забавно, что люди, которые стремятся держать других в страхе, как правило, сами до усрачки боятся всего подряд. — феникс поднимает взгляд на Ренну и морщится, не это он хотел сказать, совсем не это.

Забавно, что даже один такой маленький огонёк способен создать досточно света, чтобы даже в самом темном подземелье можно было разобраться, куда ведет лестница впереди — вниз или вверх, где порог или косяк, о которые легко можно запнуться, где бездна, а где путь, который выведет тебя наружу. Голос мастера Мильтрана, кажется, поселился в его голове навсегда. Да, вот что он хочет сказать ей — донести свою мысль. Наглядно. Хотя и до последнего не верит, что это хоть что-то изменит. Но разве что ради Аники...

— А ещё забавно, что огонь всегда стремится гореть строго вверх. Его, конечно, можно погасить, — Макс прищипывает один фитиль пальцем, и более тусклая свечка с шипением гаснет. — но никакие ваши доводы, уставы или... угрозы, - Макс издевательски хмыкает, — не убедят его гореть вниз или вбок. — осклабившись, произносит феникс, а потом внезапно интересуется с неподдельным злорадством в голосе, — Вы боитесь Темноты, эрм Ренна? Или вы на Её стороне? - Макс пристально смотрит на Ренну исподлобья, медленно выдыхая, и пламя свечи колеблется, но снова выравнивается, — Потому что желая уничтожить Анику, вы своими руками делаете... вот это. — и Макс коротким выдохом задувает вторую, более яркую, свечку, погружая допросную в непроглядный мрак подземелья.
Макс отламывает ту свечку, которую он задул, и прячет её в карман.

*    *    *

— В третью, — кивает эрм Малик начальнику стражи, проходя в допросную под номером три.
Там уже все готово. Малик привычным взглядом оглядывает освещенную несколькими факелами комнату. По краям висят цепи, разной формы гнутые инструменты, что-то ржавое, что-то блестит и выглядит совсем новым. Три недружелюбного вида механизма из дерева, стали и цепей стоят прижатые к стенке и прикрытые грязной тряпкой в бурых разводах. Посередине стоит стол. И два деревянных стула с подлокотниками с обеих сторон стола. На том кресле, что ближе ко входу, прикручены кандалы для рук и ног.
Малик упирается спиной в противоположную от входа стену, поджидая жертву в тени факелов, как паук в паутине. Он сжимает и разжимает пальцы, чёрные кожаные перчатки скрипят — инквизитор немного нервничает, словно в первые свои разы, когда ему самому доверили вести допросы. Усмехаясь самому себе, Малик резко вдыхает в себя холодный, влажный и душный воздух подземелья и медленно выпускает его из себя. Он до последнего не верит, что эта ведьма может оказаться той девчонкой, устроившей переполох... Аника — мало ли таких имён по всем городам и весям Долины.
«Но, много ли из них ведьм?»

Ключ скрежещет в замке, железная дверь со скрипом отворяется, и амбал-охранник делает шаг в камеру.
— Встать. — рявкает лысый стражник, даже не удосуживаясь обратиться к Анике лично, и в два широких шага оказываясь возле неё.
Он не ждёт, пока она подчинится, хватая ее за руку пониже плеча, и дергает наверх, как куклу.
— Пошла. - толкает он ее вперёд.
Второй перехватывает её на выходе и вторит первому:
— Пошла. Ведьма, — слово из его уст звучит, как плевок.
Они тащат ее за собой, наплевав на то, что она может не поспевать за двумя рослыми мужиками и, чтобы ее постоянно не дергали за собой, она должна едва ли не срываться на бег, а их жесткие пальцы грубо смыкаются на тонких плечах и предплечьях, не позволяя ни дернуться в сторону, ни даже запнуться. Лысый недоволен тем, чем ему приходится заниматься. Но лишь бы Малик опять не читал им лекцию о том, что они слишком мягкие с заключёнными. А то он теперь большая шишка, сидит в совете — ещё может и жалование урезать за профнепригодность.

И спустя пару минут ведьму бесцеремонно вталкивают допросную. Оба стражника шагают внутрь и остаются возле двери. Малик отлипает от стены, шагая на свет. Струящимся запутанным мантиям он предпочитает обычный чёрный пиджак с Алой подстёжкой поверх чёрной же рубашки. Малик всегда носил попроще, поскромнее и, главное, не стесняющую движений. Зато начищенные чёрные сапоги блестят даже в желтом свете факелов. А на поясе у него торчит ручка свернутой плети, оплетённая уже заметно поистершейся кожей.
Едва заметно усмехаясь, Малик подходит к столу и берет с него серую жесткую тряпку, сложённую в несколько раз.
— Переодевайся. — командует он ей, и бросает тряпку, на проверку оказывающейся тюремной рубахой, ей в лицо. — Живее.
Два здоровых охранника за спиной Аники как бы намекают на то, что господин в чёрном ждать и уговаривать кого-то по-хорошему не будет. Один из них выдыхает, заинтересованно-издевательски усмехаясь, а лысый просто смотрит стеклянным взглядом.
Малик тоже не отворачивается. С мрачным удовлетворением он смотрит на жертву в сереньком застиранном бельишке, сидящем не очень-то по фигуре. Ну да и ясное дело — там и фигуры-то толком нет. Кожа и кости — такую вздёрнешь на дыбе, сломается через две минуты. А Малику такого не надо, он любит обстоятельно подойти к делу. Выяснить все детали — даже самые незначительные — сложить картинку, выстроить цепочки событий, словно собирая каждое своё дело по кусочкам, как детскую мозаику.
— И обувь. — холодный тон не терпит возражений. — Снять.
Когда Аника предстаёт перед ним в сером мешковатом одеянии, он кивает охранникам, и те все так же грубо усаживают ее в кресло. Кандалы с характерным металлическим звуком защелкиваются на руках и ногах, и Малик, прежде чем небрежным жестом отослать охранников закрыть за собой дверь с той стороны, забирает у одного из них электрическую дубинку.
Малик подходит к столу и садится. Кладёт на него, кладёт ее на стол между собой и Аникой. Некоторое время молча рассматривает ведьму перед собой, а затем изрекает.
— Ты уже была в инквизиции? Аника. — и ее имя в его устах звучит с особой интонацией, сочетающей в себе любопытство и... что-то ещё — определенно тёмное.

— Я эрм Малик. — произносит он с достоинством, — Я буду задавать тебе вопросы. И хочу получать на них честные ответы. Твой дружок феникс достаточно рассказал под сывороткой. Его речь была очень путаной и не всегда понятной, — Малик брезгливо усмехается, — так что запомнить все с первого раза не удалось бы никому. Поэтому не вздумай мне лгать. Ты поняла? — он жестко смотрит на неё, а потом переводит взгляд на дубинку, лежащую между ними.
— Первые три вопроса. Как ты убила Стража? И почему ты вышла из светлого круга? Эти два связаны, будут считаться за один, — Малик снова криво усмехается, сканируя лицо Аники взглядом, словно рентгеном, — Кто принял решение спасать Мартина? И... — он делает паузу, — Как ты заставила феникса Максимилиама Монро помогать тебе? Зелье? Приворот? Заклятье?
Малик самодовольно откидывается на спинку стула, ожидая ответной реакции ведьмы и, в целом, готовый ко всему.

Кромешная тьма нарушается голосом Ренны, зочущей стражу. Кажется, страда здесь ничему не удивляется. Один из них снимает факел со стены у входа и входит в допросную, второй остается снаружи.
— На выход. — безэмоционально командует он и кивает фениксу, уже успевшему поставить подсвечник на стол.
Максу снова дают возможность самостоятельно дойти до камеры под конвоем, никто не тащит его за собой и не пихает в спину.
Когда они подходят к камерам, в полумраке факельного света за перекрещенными стальными прутьями Макс пытается разглядеть на полу сжавшуюся в  клубочек Анику. Но ее камера пуста. Сердце феникса ёкает и спотыкается в груди и непроизвольно ускорив шаг, он едва не налетает на идущего впереди охранника — и то только потому что тот, что был сзади, вовремя схватил его загребущим движением за плечо.
— Куда торопишься? — недовольно морщится лысый, а его напарник отворяет дверь камеры со скрипом.
— На костёр, — бездумно брякает Макс первое, что приходит в голову и, улыбаясь, чинно проходит мимо стражников в камеру.
Дверь захлопывается с жестким лязгом, и ключ снова мерзко скрипит в замке. Но Макс почти не слышит этого, завороженно глядя на пустое место, где сидела Аника, когда его увели.
Обсуждая его шутливый ответ, на который даже остроумный лысый не нашёлся сразу, что ответить, охранники уходят. А Макс делает несколько шагов к разделяющей их с Аникой камеры решетке. Страх, который Ренна поселила в его груди, снова окреп и стиснул сердце и легкие. Максу даже показалось, что ему стало трудно дышать — точно как в детстве, когда он долго болел одной очень тёмной зимой, унёсшей с собой не одну жизнь. Он отошёл к единственной каменной стене в камере и на мгновение прислонился спиной к решетке, украдкой доставая из кармана обломок свечи с надеждой, что память о тёплом настоящем пламени как-то поможет ей, когда ее вернут в камеру. Если... Макс отшатывается от решетки и начинает бестолково кружить по замкнутому помещению. А затем, просунув руки в решетку с другой стороны от камеры Аники, Макс начинает разминать спину и тянуть плечи — Ренна обещала ему дыбу, неизвестно, насколько серьезно стоит расценивать ее слова, но физические упражнения всегда его успокаивали, так что хуже явно не будет.

*   *   *

Малик слушает ответы ведьмы очень внимательно. Она не очень-то горит желанием отвечать. И от того желание посмотреть, как ярко она будет гореть на Огненной, становится все сильнее. Но у него есть цель — о которой нельзя забывать, и, спасибо Ренне, которая всегда готова ему об этом напомнить.
Малик кивает на ответы, задумчиво улыбаясь, словно самому себе, а внутри него распускается ядовитый цветок раздражения, готовый принести плоды гнева.
— Что, жмёт? — с участием, в котором сквозит откровенное злорадство и удовлетворённое превосходство, интересуется он, когда ведьма ведёт головой и натыкается на ошейник.
Но вот ее последний ответ заставляет его даже улыбнуться:
— Я не заставляла.
Малик жмурится, как сытый кот:
—  Значит, он по собственной воле примкнул к тебе, тёмной ведьме. И решил спасать Мартина тоже сам. И амулеты, отданные Тьме — полностью его вина. — вкрадчивым мягким голосом резюмирует Малик.
Подождав реакции ведьмы, чтобы до неё точно дошло все сказанное, он продолжает, возвращаясь к ее первому ответу, а заодно доходчиво объясняя ей, почему она темная — и почему феникс Максимилиам Монро совершил непоправимую ошибку, связавшись с ней.

Проникновенный мягкий, почти отрешенный взгляд, которым он одаривает ведьму, профессионально скрывает таящееся внутри привычное раздражение. А раздражает его буквально всё. Начиная от Магистра, который, лишь бы обтяпать собственные делишки, к коим Малик никак не мог подкопаться, бросил им, словно кость собакам, этих двоих и путаную запись, которую Малик слушал трижды, выуживая все возможные зацепки. Их оказалось слишком мало, чтобы обвинить в чём-то Орден, и оставалось лишь сконцентрироваться на том, чтобы сунуть в костёр феникса — малое достижение, конечно. Но хоть как-то прищемить не в меру распушившему пернатый хвост Ордену, а чертов Альбейл в этом никак не помогал, хотя и торжественно клялся. И, заканчивая этой конкретной ведьмой, её внешней послушностью и кротостью, граничащей то ли с безволием, то ли с очень хитроумной игрой. В последнем Малик откровенно сомневался, хотя на всякий случай его бесили оба варианта, ибо он привык к тому, что на первом допросе ведьмы скалятся, плюются в лицо, фыркают на стражу, орут проклятия, а потом трясутся от страха и рыдают, умоляя о помиловании. А эта... смотрит глазами ягнёнка, приведённого на заклание и пытается разве что неумело юлить, отвечая на вопросы. Хотя ее судьба по мнению Малика уже решена — доказательств более, чем достаточно, остается лишь выбить из неё формальное признание, что очевидно несложно сделать. А вот приплести феникса к этой тёмной истории куда важнее, и ведьма должна сыграть в этом деле свою роль — тем или иным способом.
Стражник входит в камеру, Малик привычно хмурится — он не любит, когда кто-то прерывает допрос, хотя он сам просил Ренну сообщить ему о её результатах. Лысый шепчет что-то Малику на ухо, от чего тот хмурится ещё сильнее, а потом криво ухмыляется.
— Спасибо, Арно. — чопорно отвечает он, и стражник покидает комнату, а Малик с трудом гасит вспыхнувшее вновь раздражение.
Феникс отказался отвечать на вопросы и единственное, что он сказал, что шёл за ведьмой по своей воле. Ведьма это только что подтвердила. По сути, если только Монро не решил бы сдать им Орден со всеми потрохами, не столь важно, что он сказал на первом допросе. Поскольку Ренна предложила очень хитроумный план, и он настолько пришёлся Малику по душе, и он даже согласился отдать ей феникса и отыграться пока на ведьме, к которой, со слов Ренны, переданных стражем, феникс неровно дышит.

Злорадная темная ухмылка рождается на презрительно поджатых губах инквизитора. Малик, конечно, ещё уточнит, как именно проходил допрос — во всех деталях. Зная мягкие методы Ренны, он иногда просто не мог сдержать зверя внутри себя, глядя, как эти сволочи изрыгают проклятия в ее адрес, а она не торопится доставать плеть, чтобы научить ублюдков манерам. Лишь записывает им в список обвинений оскорбление эрма. И да, конечно, она пыталась сдерживать его и его злость, много раз подряд убеждала не переходить границы дозволенного Уставом эрмов, даже прикрывала, когда Малик перегибал палку. Но одного взгляда на наглую физиономию этого Монро в зале Слушаний Малику хватило, чтобы понять, что с ним придётся повозиться.

— Что ж. — возвращаясь мыслями в комнату допросов, Малик подаётся вперёд и рассеянно касается пальцами дубинки, лежащей перед ним на столе, словно гладит по спине кота кончиками пальцев. — Значит, светлый круг защиты мешал тебе светом же добить Тёмного Стража. — Малик щурится, мол «ты меня тут за идиота не держи, девочка» — Твой дружок сказал, что ты к нему подошла и... всосала его. — бровь мягко приподнимается в наигранном удивлении, — Интересно, как? — пожалуй единственная искрення эмоция на его лице — любопытство, —  Ну же, ведьма, расскажи мне, как все было на самом деле. По-хорошему. — инквизитор кривит губы в ленивой усмешке, и с совершенно неискренней заботой в голосе добавляет, — По-плохому всегда успеется. — а затем великодушное позволяет, — Можешь не отпираться. Мне только что передали, что твой друг Макс признался, что ты при нем использовала тёмную магию.   И вот какая проблема. — Малик загадочно понижает тон, продолжая водить пальцем в перчатке по дубинке, — Если он с твоих слов действовал по своей воле, а сам он в этом уверен... — он делает нарочитую паузу и меняет темп речи, — Ты знаешь, что светит фениксу, добровольно связавшемуся с Тьмой? — Малик доверительно улыбается Анике одними уголками губ, но холодные глаза пусты, как у хищной птицы, — Костер. Большой яркий костёр. И, увы, фениксы не восстают из пепла, как сказках. — Малик внимательно следит за взглядом и выражением лица Аники, пытаясь разглядеть, имеются ли какие-то чувства к фениксу у этой ведьмы, или этот дебил безответно втюхался в неё и тем самым так удачно подставил Орден, явившись с ней под  ручку прямо в лапы к Инквизиции.

Он выдерживает паузу, давая ведьме отреагировать как ей будет угодно на его слова. Его даже немного радует, что ведьма не собирается сотрудничать. Необходимость улыбаться магистру все сегодняшнее утро изрядно его взбесила. А все, что дал ему этот старый хрен — никчемный член их Ордена и ведьма, которая даже не пытается особо сопротивляться. Ну ничего, он из неё достанет это животное желание жить и сделать ради ещё одного вдоха без боли все, что угодно — из всех доставал. Ну почти. К иным просто нужен особый подход. А насколько эта мадам особая?

Малик улыбается собственным мыслям одной из своих омерзительных улыбок, вводящих в ужас заключённых, которые уже знают, что обычно следует потом. И затем он резко меняется во взгляде, выражении лица и движения из кошачье-мягких становятся жесткими и порывистыми. Он встаёт, со скрипом дерева по каменному полу отодвигая по инерции стул, берётся за дубинку, обходит стол и одним резким движением разворачивает стул с ней лицом к себе, словно тяжелый стул с ней ничего не весит. Инквизитор упирает дубинку чуть повыше колена Аники, как раз там, где заканчивается линия небрежно задранной ткани тюремной робы. Малик ждёт, пока она поднимет на него взгляд — первое, чему она должна научиться, не поднимать взгляд, пока он сам ей это не прикажет. Ну а второе, что ей предстоит выучить — это отвечать на заданные им вопросы быстро и четко. Хотя Малик уверен, что с этим у неё точно возникнут проблемы.
Разряд тока, впрочем, бьет девушку вне зависимости от ее реакции — первый раз всегда тестовый, жертва должна точно знать, что ее ждёт. А стальные пластины на стуле под спиной и задницей способствуют усилению эффекта. На коже после удара током остаются две красные точки, как два небольших ожога, а мышца, куда попал разряд, почти полностью немеет.

Инквизитор деловито переносит дубинку на вторую ногу. Рядом стоит ведро с водой, о том, что  мокрая ткань и кожа проводит электричество лучше, Малик расскажет Анике в процессе их нехитрого диалога. А пока она сама должна понять простую закономерность: один вопрос, один удар током в случае, если ответ Малику не понравится - в частности, все эти «не знаю», «так вышло», «спросите у них», «я ни при чем», «свет всегда побеждает тьму», «я просто хотела помочь» или «я этого не делала». Малик не верит ни в невиновность, ни в сострадание, ни в помощь без выгоды, и уж тем более в настоящую любовь. Он верит только в боль и страх — они показывают истинное лицо людей. И ясно, как белый день, что любят люди только самих себя и за возможность ещё хотя бы раз увидеть небо и глотнуть воздух свободы скажут почти что угодно, лишь бы на костёр отправили кого-то другого.
— Как Мартин попал в руки Тьмы? Почему Лисьенна не настояла на том, чтобы нести амулеты в Дизэтуар? Зачем тебе нужны были эти амулеты? Что за ритуал проводила Лисьенна в разрушенном замке? — он щёлкает ее по руке, даже не дождавшись ответа, чувствуя, как что-то толкает его просто причинить ей боль, оправдывая себя тем, что она все равно начнёт сейчас мяться и мямлить, что не знает, — Конкретно? Какой?
Он так увлекается, что даже не сразу замечает легкую тень головной боли.

Малик разочарованно вздыхает. Виски начинает ломить сильнее, и он чувствует нарастающее раздражение. Ведьма никак не усвоит второе правило. Почему-то сейчас его это не радует. Вообще ничего сейчас не радует.
— Попробуем ещё раз. — он отходит, взяв ведро с водой и с размаху выливает его на ведьму, целясь в грудь, чтобы намочить все платье, потом подходит и оставшуюся в ведре стылую воду выливает ей за шиворот, все же испытывая в этот момент мрачное удовлетворение. — Наверное, ты знаешь, что вода проводит электричество лучше, чем что-либо другое. Если нет, — его губы кривятся в раздражённой высокомерной ухмылке, — сейчас узнаешь. — он даже не пытается скрыть превосходство в голосе, — Итак. — он щёлкает ее током по внешней стороне бёдра. — Как вы перешли горы, перевал ведь уже засыпан? Какой магией ты добила Чёрного стража? Кто решил спасать Мартина? Чем ты приворожила Монро? — череда вопросов, как и ударов разрядами — уже по телу, плечам и даже в живот — продолжается, смысл и последовательность ясны лишь одному Малику, а затем он внезапно делает паузу, щурится он накатывающей волнами непойми откуда взявшейся головной боли и тихо, с глухой угрозой в голосе, задаёт самый выбивающийся из общего ряда вопрос, — Куда ты пошла, когда сбежала от матушки Орелии? — излюбленная манера Малика — задавать вопросы так, чтобы извернуться, отвечая на них было бы совсем непросто, особенно, если жертва понимает, о чем речь.

♫
Позови меня, останови меня,
Не дай стать мне жертвой обезумевших птиц
Спаси меня, унеси меня
И больше не давай смотреть мне вниз
[indent]
Слишком медленно тянется время,
Я боюсь не дождаться рассвета,
Да и что он изменит, если темно внутри...

Она не просто смеет ему перечить. Она издевается. И очень умело скрывает эту издевку за внешней покорностью невинного ягнёнка. Вот только взгляд у неё совсем не как у безропотной овечки. И тут она начинает читать чёртову молитву чертового святого Франциска — в точности так, как её читала его мать.
Ненависть, рожденная из ревности, презрения и обиды маленького мальчика, оказавшегося в своё время никому не нужным и познавшего холод и серость равнодушия, оставившего неизгладимую рану в его душе, пронзает Малика вдоль позвоночника, словно стальной — кол насквозь — ни вздохнуть, ни пошевелиться.
Эрм смотрит на неё во все глаза, словно замороженный, не в силах даже поднять дубинку, чтобы, наконец, прервать этот мерзкий тоненький девчачий голосок, ввинчивающийся ему в виски, будто голосом его матушки — с теми же иглами-интонациями, паузами и даже акцентами на тех же словах — прощение, примирение, свет, радость, надежда, утешение, любовь… Чертовы ничего незначащие слова, которые его помешавшаяся от горя, что сама оказалась не нужной, матушка так любила повторять на утренних и вечерних молитвах.
Малик рычит, не размыкая губ, от нестерпимой ломоты в висках и омерзительного тянущего, как холодное хлябкое болото, ощущения в груди. И, когда она, наконец, заканчивает, его злые глаза встречаются с ее — усталыми, подернутыми поволокой боли — но она не сломлена. Бессилие наваливается на его плечи неподъемным грузом, заставляя буквально согнуться под его тяжестью. Он опирается рукой с дубинкой о столешницу. Маленький мальчик захныкал бы в этот момент, чувствуя свою неспособность справиться с ситуацией. Но он уже давно не тот слабак, что когда-то прятался за мамкину юбку и даже не смел увернуться от отцовского подзатыльника, только сильнее вжимал голову в плечи. Теперь он уничтожит любого, посмевшего встать на пути его устремлений и амбиций. А эта ничтожная ведьма смеет... бросать вызов — ему. ЕМУ! Да он мог бы раздавить ее, как мерзкого таракана, жалкую букашку. Во всяком случае эти тонкие косточки под его кованым сапогом хрустели бы так же.
Обуявшая его ярость подобна пламени, охватывающему сноп соломы. Он отталкивается рукой от стола, дубинка остается лежать на столешнице, и Малик замахивается, чтобы наотмашь ударить ведьму по лицу тыльной стороной ладони. Левое плечо сковывает неподъёмной тяжестью. И в последний момент его взгляд упирается в стену, где висят различные инструменты для пыток. Ведя скованным плечом, Малик недоверчиво, с характерным для него презрением прищурившись, подходит к стене, словно забыв о ведьме. В отражении одного из наполированных лезвий он видит... серую тварь размером с кошку, выглядывающую из-за его шеи!
Его глаза округляются, а губы кривятся от страха и неверия, что такое вообще возможно. Малик медленно поворачивает голову влево, чтобы увидеть на своём плече в край охреневшего жирного лиата, уже не прячущегося от взгляда своего нового хозяина и вцепившегося в ткань его пиджака огромными и острыми, как гнутые скорняжные иглы, когтями. Он молча открывает и закрывает пасть, полную мелких, но явно острых зубов. 
Рот Малика перекашивает яростью, страхом и брезгливостью одновременно.
— С-с-сука! — орет эрм, не слишком изящно пытаясь стряхнуть тварь с себя вместе с пиджаком под её мерзкое шипение и звук разрезаемой острыми ножами ткани.
Его борьба выглядит так, словно дама обнаружила в своём халате мышь и запуталась в рукавах, пытаясь снять с себя на всякий случай всё, включая бюстгальтер, причем забытые о последовательности. И, когда, наконец, он сбрасывает пиджак на пол и в два прыжка оказывается у стола, хватая дубинку, ткань на полу ещё раз дёргается. Малик бьет его разрядом из дубинки несколько раз, без разбору, и после пиджак уже не шевелится.  И только сейчас эрм замечает, что скулу справа отчего-то мелко пощипывает. Малик перекладывает дубинку в левую руку, снимает перчатку и проводит по щеке пальцами... кровь. Его кровь. Тварь, обиженно щелкнула его острым хвостом, когда он попытался ее сбросить.
— Сука. — повторяет он, поднимая взгляд на ведьму. — Тварь. Мерзкая ты тварь. Твои, — он скалится, выдвигая нижнюю челюсть чуть вперёд, отчего его привычно высокомерное выражение становится ещё брезгливее, — друзья. — Малик размахивается и со всей силы бьет Анику по лицу тыльной стороной ладони без перчатки. — За это ты будешь молить... о нет, даже не о пощаде — о смерти. — он наклоняется к ней к самому лицу,  — А твой феникс подпишет сегодня твой обвинительный приговор. И, быть может, уже вечером будет ужинать жареным цыплёнком и запивать его лучшим элем в «Золотом Хорьке». И навсегда забудет эти подземелья. И тебя вместе с ними. — улыбка Малика настолько искренне-торжествующая, что ей сложно не поверить. — Но, если он будет достаточно туп и упрям, как ты, то он подпишет обвинительный приговор вам обоим. После того как я над ним... поработаю. И тогда вы будете гореть на костре вместе. - он делает короткую паузу, глядя то в один глаз ведьмы, то в другой, - Опальный феникс и темная ведьма, — Малик приподнимает верхнюю губу в презрительной улыбке, и отвечает Анике, будто она что-то у него спрашивала. — Нет, милочка, на разных. Прости, никакой романтики. — Малик грубо смеётся.
Ему полегчало, когда эта тварь исчезла. Боль отступила. И теперь он просто уверен, что ведьма каким-то образом сумела призвать этого мглистого выродка, чтобы убить его. Может, даже через чёртову молитву — да, немыслимо, учитывая, что она в ошейнике. Но факт остаётся фактом, а как истинный следователь, Малик привык доверять им больше, чем законам какой-то магии, которые по его мнению способны были дать сбой в любой момент. Его младшая сестра была алой ведьмой, и, судя по ее рассказам, магия была настолько ненадежным элементом, что даже граница между тьмой и светом в ней почти неосязаемо истиралась — и ведьмам приходилось много лет учиться находить ее, чтобы ни в коем случае, не перейти. Но, когда сестра поняла, что Малик использует ее знания, чтобы подкопаться к Ордену и, в особенности, Алой Ложе, она закрылась от него, и они перестали общаться. Но кое-что из ее уроков он успел вынести.
— Охрана! — зовет Малик, и стражники, привыкшие ничему не удивляться, смотрят на истерзанный пиджак на полу, а затем выжидающе — на эрма. Лысый Арно, безэмоционально глянув на Анику, смотрит только на Малика, чтобы не видеть, как из разбитой губы ведьмы сочится кровь.
— В камеру её. На крюк. До утра. А феникс пусть смотрит. — командует Малик, махнув им убираться из допросной побыстрее.
Моргнув, Арно перебарывает желание переглянуться с напарником и первым делает шаг вперёд. Стражники отстегивают ведьму от кресла и буквально тащат ее за собой.
— И вызовете службу зачистки. У нас опять здесь... серь. — стражники все же переглядываются, но ничего не говорят.
После электрошоковой дубинки ноги у ведьмы неконтролируемо подгибаются и заплетаются,  но охранникам, кажется, все равно. Только один раз напарник лысого — жгучий брюнет с чёрным, словно смоляными, взглядом — грубо дергает ее наверх и вперёд.
— Пошла. — фыркает он, чувствуя, как она едва не выскальзывает из его хватки, хотя даже не пытается сбежать.
— Держи крепче давай, — рычит на него Арно, удерживая мокрую девчонку, руки и ноги которой дрожат мелкой дрожью от тщетных попыток напрячь их.

Макс слышит топот шагов ещё за несколько десятков секунд до того как они появляются из-за поворота.
«Аника?»
Сердце невольно ускоряет свой ритм, и он нетерпеливо подходит к той стороне решетки, где находится выход из его камеры.
И то, что он видит сначала мельком сквозь перекрестия решетки, а затем прямо перед собой заставляет его вцепиться в металл так, что костяшки пальцев белеют, а на ладонях остаются глубокие вмятины. Но он ничего не чувствует кроме всепоглощающего ужаса, застывшего ледяной глыбой в груди. Горло перехватывает спазмом отчаяния и горечи, и он молча глядя на неё остекленевшими глазами двигается следом за охранниками к боковой решетке.
Они заносят ее в камеру и не слишком любезно кладут на пол. — Аника, — Макс садится на корточки рядом, держась рукой за решётку, и тихо произносит ее имя, не зная, что ещё он может сказать, не понимая точно, в каком она состоянии, лишь чувствуя, как ей плохо и больно.
Но стражники не уходят из ее камеры. Точнее уходит один, а потом возвращается — с кандалами.
— Опускай. — говорит лысый, и второй отцепляет продетую в кольцо по центру потолка цепь с крюком на конце.
Макс хочет спросить, что эти ублюдки эрмы делали с ней, что она дрожит и едва шевелится, но опускающийся крюк заставляет его оторопеть.
— Эй, вы что делаете?! — ужас в голосе Макса удивительным образом сочетается с откровенным наездом. — Какого хрена, блять?!! — Макс изо всех  сил дергает на себя решётку, отчего та вздрагивает, но, конечно, не поддаётся. — Да вы, блять, охренели?!!
— Отошёл. — командует лысый и выставляет вперёд дубинку с шокером на конце.
Максу приходится убрать руки, но злость от этого ярится внутри лишь сильнее. Поток самых паскудных матерных ругательств сыплется на головы стражникам, и Макс даже пару раз яростно пинает решётку ногой с размаху. Та скрипит, сотрясается, но поддаваться даже не собирается. Стражники, занятые делом, пару раз рявкают на него, но не отвлекаются. А кандалы тем временем защёлкиваются на ногах и на руках Аники, цепь наручных кандалов цепляется за крюк, а ножных — с жесткой распоркой посередине, фиксируется за кольца, ввинченные в пол. Чтобы она даже не могла повернуться.
— Поднимай, — командует лысый, который, не получив точных указаний, как вешать ведьму, — с руками за спиной  или просто вверх — выбирает для неё вариант попроще. — Ещё, ещё. Ещё чуть. Хорош. Хорош, я сказал. — рычит он на кареглазого, не без удовольствия поддёрнувшего её ещё.
Арно дольше всех проработал в этом адском местечке и лучше всех выучил повадки местных эрмов. И Малик одинаково будет недоволен как в случае, если жертва окажется не в состоянии участвовать в следующем допросе, так и, если производимое на неё, как они тут это называют — «воздействие» — будет недостаточным. По лицу брюнетистого напарника Арно видит, как он жалеет, что нельзя подвесить ведьму полностью на запястьях. Но репутация Арно как самого строго и при этом неукоснительно соблюдающего Устав инквизиции охранника была известна даже за пределами этого здания, и кареглазый ввиду этого не готов был с ним спорить.
Они оставляют ведьме возможность доставать до пола лишь стоя на мысочках широко расставленных ног и насколько возможно вытянувшись. Согласно уставу — один из самых гуманных методов «воздействия». Конечно, если не растягивать его почти на сутки.
Лысый бросает короткий взгляд на ведьму, руки и ноги которой в мелко трясутся, — Малик знает что делает, — несколько ударов током и постоять навытяжку на мысках до утра в жестких кандалах, и не нужно вырывать ногти, ломать рёбра, резать или бить кого-то до умопомрачения.

Макс бросается на решётку мимо которой проходят стражники.
— Угомонись уже. — рычит на него лысый.
А напарник достает дубинку.
— Я его сейчас успокою.
Арно выставляет руку ладонью в грудь напарнику:
— Отставить. Я, - он выделяет это слово, - отвечаю за них обоих.

Когда они уходят, Макс снова подходит к решётке между их с Аникой камерами. Они подвесили ее боком к нему, и за влажными прядями Макс не может видеть ее лица. А его собственный взгляд полон отчаяния, от которого он не может дышать — легкие будто забиты ватой, как в детстве, после того, как он провалился под лёд на Темном озере. Феникс берётся за решётку руками, снова сжимая ее, бессильная ярость хлещет через край, причиняя почти физическую боль. Лучше бы он оказался сейчас там, на ее месте. Лучше бы им никогда не появляться в Дизэтуаре. Лучше бы он ушёл с Лисьенной и не впутывал ее в эту историю, и лучше бы он даже обидел ее там — по ту сторону гор, где она была в безопасности. Лучше бы им... вообще никогда не встречаться. Макс врезается лбом в холодную сталь и закрывает глаза. Лучше бы…
— Прости меня. — он хочет прокричать это, а из глотки вырывается лишь хриплый шёпот, сдавленный глыбой льда в груди.
Перед глазами мутнеет, а шершавый ком из шерсти и иголок, кажется, намертво застрял в горле. Макс закрывает глаза и, приподняв брови, морщится, и с усилием сглатывает. Вина давит на плечи, прижимая к земле, но он готов простоять тут хоть до завтрашнего вечера — жаль, это ей никак не поможет.

Прижавшись к прутьям горящим от похмелья лбом, он опирается на решётку предплечьями, просунув в неё руки, и сжимает и разжимает ладонь, отрешенно исподлобья глядя на босые ноги Аники, вспоминая, как прижимал ее к себе тогда у костра, и когда нёс сквозь метель, когда они пытались согреться в пещере, когда...
Всякий раз, когда из ее груди вырывается стон или ее трясущиеся уже крупной дрожью ноги теряют опору, Макс вздрагивает, будто его бьют кнутом.
Прислушиваясь к её дыханию, он теряет счёт времени, и не может сказать, сколько минут или часов прошло. По его мнению — целая вечность, в течение которой он ничем не мог помочь Анике, терзая себя мыслями о том, что с этой сильной девочкой и ее хрупким телом могут сделать эти бездушные твари.

— Монро, на выход. — звучит голос лысого, и ключ скрежещет в замке, но Макс не шевелится. — Монро, оглох? На выход. — уже громче и тверже повторяет Арно, со скрипом открывая дверь, но вновь не добивается реакции.
— Сейчас я ему верну слух, — задиристый брюнет заскакивает в камеру до того как старший успевает его остановить.  — Ты че, не слы...
Охранник не  успевает договорить, Монро, рассчитав на слух шаги, резко разворачивается, отводит руку с дубинкой в сторону и ломает ублюдку нос головой. Охранник от болевого шока не удерживает шокер, и Макс, перехватив ее, добавляет ему коленом по яйцам, а потом несколько раз успевает ударить ублюдка дубинкой по спине, рёбрам, ноге и руке, не забывая включать шокер, прежде, чем второй охранник влетает в камеру с такой же дубинкой наперевес.
— Не дури, Монро! — командует лысый, но он не горит желанием вступать в поединок с фениксом сразу по двум причинам, — Бросай! 
— А не то что? Подвесите и меня так? — зло и в то же время саркастично интересуется Макс, вставая в боевую стойку и сплёвывает под ноги. — Сборище сраных садистов. Ну что, нравится? — Макс обращается к охающему и стонущему на полу камеры брюнету и взмахивает дубинкой, как мечом, — Сейчас ещё добавлю.
— Монро! — окрикивает его лысый, — К тебе посетитель! — надеясь, что хотя бы эта информация немного охолонет феникса, — Мастер Мильтран. — добавляет Арно на случай, если имя старого учителя ещё что-то значит для феникса.
И парень действительно как-то растерянно опускает дубинку. Охранник пользуется заминкой и тыкает шокером Монро под рёбра. Макс сгибается на надсадном выдохе и отшатывается назад к стене. В камеру вбегают ещё двое охранников, услышавших шум, от которых Макс получает ещё пару тычков-ударов по рёбрам и спине, и падает на колено.
— Хватит. — рычит Арно и кидает кандалы одному из охранников, тот скрипит зубами.
Это вечное противостояние фениксов и стражи инквизиции, когда алокрылые могут запросто выкинуть их из бара, если начиняются личные тёрки, и последним практически нечего противопоставить в прямом столкновении, а тут такой шанс отыграться — но лысый лишь мрачно качает головой:
— На выход его.
Арно отчаянно не нравится все, что происходит сегодня в чертовой темнице. И, возможно, этим его решением Малик останется недоволен, но в Уставе нет оговорок на сей счёт. Если пришёл посетитель — встреча должна состояться. Если заключённый оказывает сопротивление — требуется принять меры, чтобы это сопротивление пресечь. Сопротивление явно пресечено — феникс в наручниках и под конвоем, а, значит, встреча должна состояться.

Макса снова ведут тёмными коридорами, но на этот раз его направляют чужие крепкие руки. Феникс не сопротивляется, лишь немного сутулится.
— Почему он в наручниках? — первый вопрос, которым их встречает недовольный мастер Мильтран.
— Больно буйный он у вас, — нехотя отвечает лысый, пристегивая цепь от кандалов к полукольцу, вкрученному посередине тяжелой столешницу.
— Это лишнее, — хмурится Мильтран, недоверчиво глядя на ссутулившегося Макса.
— Это по Уставу. У вас четверть часа. — сухо отвечает Арно и покидает комнату.
— По уставу, — передразнивает его Мильтран, а потом качает головой, глядя на Макса, пытающегося делать вид, что он в полном порядке.
У Мильтрана нет слов, чтобы описать, какой Монро бестолковый дурак, если решил связываться со стражей инквизиции. Он бы ещё эрму попытался морду набить. Хотя с него бы вполне сталось.
— Как поживаете мастер Мильтран? — Макс сам нарушает затянувшуюся паузу, — Что нового? Как ваш артрит?
— Я сюда не свой артрит обсуждать пришёл... - сердито парирует Мильтран, но неугомонный феникс его перебивает.
— Конечно, тут для этого слишком сыро... — пытается он по-привычке острить, но Мильтран его тут же осекает.
—  Монро! У нас пятнадцать минут, поэтому слушай меня внимательно. — парень смотрит на мастера упрямым взглядом.
— Нет, это вы меня послушайте. — Макс упрямо смотрит на мастера исподлобья, — Они схватили не ту. Аника не темная ...
Мильтран замирает и внимательно смотрит на молодого феникса. Молодого и такого глупого. Он знает этот взгляд — парень что-то вбил себе в голову и ради этой идеи хоть на костёр пойдёт. Мастер мысленно ёжится от того, насколько буквальной в данном случае эта мысль может быть.
— Даже, если нет. — осторожно начинает он, — Ты не поможешь ей. Макс. Она незарегистрированная ведьма. Даже, если она добрая и милая, это не делает ее светлой... — Монро раздраженно прикрывает глаза и снова перебивает учителя.
— Вы не понимаете. Она — светлая. — Макс смотрит на матера в упор, нахмурив брови и чуть склонив голову набок.
— Макс. — качает головой Мильтран, — Ты не поможешь ей. Но себе ты ещё можешь помочь. — Мильтран достает бумагу, на которой отпечатаны какие-то общие положения, а имена и прочие данные вписаны идеально ровным каллиграфическим почерком.
— Что это? — хмуро спрашивает его Макс, ещё сильнее сдвинув брови.
— Это...
Мильтран несколько раз прокручивал в голове этот диалог по дороге сюда, и там звучали разные варианты их диалога и предполагаемые ответы Монро, но всякий раз Мильтран говорил ему фразу: «Ты должен подписать это», — и вот теперь он даже не может сказать ему, что это. Не говоря уже о том, чтобы настоять на подписи.
— Макс... — снова повторяет Мильтран, вздыхая, но феникс уже прочитал бумагу.
— Да вы... — слово «охренели» так и вертится на языке, но он не может преодолеть воспитанного с детства благоговения перед мастерами.
Подписать бумагу, в которой говорится, что Аника темная ведьма, наговором и приворотом заставила его Макса помогать ей,  пыталась завладеть амулетами и чуть ли не угробить всех остальных фениксов — и прочая несусветная чушь, призванная отправить её прямиком на костёр.
Однако, в непримиримом огне взгляда, поднятого на Мильтрана,  явственно читается нежелание верить в... ещё одно предательство? Нет, Мильтран не такой, он просто хочет помочь. Он ведь мог вообще ничего не делать, а он пришёл сюда с этой... бумагой. Он просто не понимает.
Макс вздыхает, опираясь на локти и повесив голову, а когда он снова поднимает взгляд на учителя, его лицо озаряет мягкая улыбка, не такая веселая, как обычно, конечно, но все же куда лучше этой непроницаемой внимательности дикого зверя, от которого не знаешь, чего знать в следующий момент.
— Мастер Мильтран. — Макс смотрит на него открыто, без страха и с полнейшей осознанностью — в точности, как в детстве, когда признавался мастеру в своих проступках, готовый понести заслуженное наказание. — Вы знаете меня с детства. И вы всегда точно знали, когда я вру. Посмотрите на меня и скажите, я вам вру? — Макс смотрит Мильтрану прямо в глаза, — Аника светлая ведьма. И я в этом уверен. Она не заслуживает того, что с ней делают.
— Ты, может быть, и уверен. И даже, если я тебе верю, — Мильтран делает паузу, вздыхает, но все же говорит это, — А я тебе верю, Макс. Что это изменит?
— Испытание Огнём. — подавшись к мастеру доверительно сообщает ему Макс, приподняв брови, и Мильтран на секунду думает, а не двинулся ли парень рассудком за эти несколько лет по ту сторону гор.
— Испытание... Монро, ты хоть представляешь, о чем говоришь? — восклицает он.
— Очень хорошо представляю. Вы сами у меня этот вопрос на экзамене принимали.
— Видимо, плохо принимал, — ворчит Мильтран.
— В ней больше света, чем во всех Алых тут вместе взятых. Она пройдёт его. — формулировка Мильтрана, конечно, возмущает, но уверенность молодого феникса сбивает его с толку.
— Ты бы поостерегся на поворотах, Монро.
— Я это не подпишу, — Макс возвращает бумагу мастеру, — Если вы действительно хотите помочь, организуйте ей Испытание. И поскорее, пока этот сумасшедший эрм ее не переломал.
— Макс. — рычит на него Мильтран, — Даже у стен есть уши. — и было бы глупо предполагать, что их диалог не прослушивают.
— Он пытал её. А сейчас подвесил ее в камере, мастер Мильтран. На крюк. В кандалах. - да ее руку сожми чуть сильнее, и пальцы сломаешь, а тут пытки, - Неизвестно насколько. — Максу даже говорить это больно, и от того речь становится прерывистой, а потом он просто смотрит на Мильтрана, и лицо его выражает боль и мольбу. — И я уверен, он не сказал ей, что у неё есть право пройти Испытание. А она даже об этом не знает. — Макс запинается. — Я... Я не успел ей сказать.
Мильтран вздыхает.
— Ты уверен, что она тебя не околдовала?
Макс в ответ лишь поднимает брови и поджимает губы, дескать «серьезно, мастер?» Но Мильтран не отступает:
— Ты понимаешь, что будет, если она не пройдёт Испытание?
— Если она не пройдёт Испытание, значит, я вам снюсь, а меня уже давно убил Чёрный Страж или что-то из его свиты.
Мильтран в ответ даже не хмыкает, кивает несколько раз, словно своим собственным мыслям, уперевшись взглядом в кандалы Монро.
— Макс. — его голос звучит как-то непривычно глухо и напряжённо, мастер кладёт ладони на сжатые в кулаки пальцы Макса и проникновенно заглядывает фениксу в глаза — Макс. Они казнят тебя.
Монро лишь сжимает кулаки сильнее и качает головой.
— Помогите ей, мастер Мильтран. Умоляю вас.
Мильтран вздыхает. У подающей надежды младшей дочурки магистра Аделара, ведьмы-целительницы, назначена свадьба через несколько дней с подающим не меньшие надежды в области огненной магии сыном мэра города Клементины Фелим. Под сотню гостей, одних только орденских - фениксов и из Ложи - наберется человек шестьдесят. Ещё родственники из других звездных городов и провинций подтянутся. Зрелище будет умопомрачительное, город будет гулять дня три, а с подготовкой к свадьбе никому не будет дела до какой-то там ведьмы и глупого мальчишки, вляпавшегося в историю.
Сердце мастера Мильтрана колет жалостью, когда он смотрит в синие глаза напротив и видит эту неподдельную веру в него, старика Мильтрана с больными коленями, которого уже давно мечтают списать со счетов подрастающее поколение желающих пробиться наверх по карьерной лестнице Ордена. А он все ещё почему-то пользуется уважением своих учеников и даже без должности при Канцелярии умудряется быть костью в горле у некоторых и почетным гостем - у других. Вопрос, однако, насколько его просьба будет иметь вес, учитывая грядущее мероприятие.
— Я постараюсь. — отвечает Мильтран. — Ничего не обещаю. — тут же пытается остудить он вспыхнувшую во взгляде Монро надежду, но тот, будто не слушает. — Но попробую.
— Спасибо, мастер Мильтран! — восклицает молодой феникс, едва не подпрыгивая на стуле.
— Только прошу тебя, Макс. Без глупостей.
— Время. — пятнадцать минут уже истекли, но Арно последние две минуты придумывал отговорки, почему он не заходит в комнату, чтобы прервать свидание.
Лысый остановился на варианте, что ему банально любопытно, удастся ли Монро уговорить Мильтрана провести ведьме Испытание — как раз в тот момент, когда старик сказал, что попробует. Вероятно, Малику нужно это знать. Что-то внутри лысого отчаянно протестовало против необходимости доносить эрму эту информацию, но Малик все равно об этом узнает — он всегда все узнает — и тогда Арно не поздоровится. И потому, втолкнув феникса в камеру, он отправляется доложить эрму о договоренности между Мильтраном и Монро.

Наручники с Макса лысый снимать не стал — видимо в назидание за плохое поведение, либо по Уставу не положено. Впрочем, Макс забывает о них через секунду, когда его взгляд снова упирается в растянутую на цепях хрупкую дрожащую фигурку. Не в силах стоять и смотреть на неё, Макс начинает ходить вдоль решетки, а затем останавливается и приваливается спиной к металлу, прислушиваясь к её дыханию, словно пытаясь дышать вместе с ней.
Это разделённое клеткой единение длится недолго. Арно снова приходит за Максом. Он открывает дверь и молча смотрит на феникса, опустившего голову и о чём-то крепко задумавшегося.
— Монро. — как всегда сухо окликает его лысый, делая шаг внутрь, и, когда тот нехотя поднимает голову, уточняет, хотя совершенно не обязан это делать. — Эрм Малик тебя вызывает.
Макс отталкивается от решетки, оглядывается через плечо на Анику, и его верхняя губа приподнимается в болезненном оскале. Сучий эрм Малик, чтоб серая гниль пожрала его изнутри. Ослепляющая ярость снова захлестывает Макса. Лысый стоит прямо у решетки, а второй охранник снаружи. И феникс, недолго думая, делает резкий боковой шаг навстречу Арно, целясь ему плечом в грудину, одновременно прихватывает его за предплечье обеими руками и дергает на себя, впечатывая лысого в решётку его плечом всем своим немалым весом. Чужое плечо неприятно хрустит, и Макс мгновенно отскакивает назад в камеру, принимая боевую стойку, натягивая цепь кандалов между поднятыми перед собой кулаками. Осевший от пронзительной боли Арно орет на ворвавшегося в камеру второго охранника:
— Назад! Отставить! — рычит он, поднимаясь, — Монро! — лысый матерится, требуя Макса успокоится.
— Я его сейчас успокою. — тяжело дышит второй охранник, угрожающе выставив вперёд дубинку.
Задетый выходкой феникса за живое, он одновременно очень нервничает от необходимости вступать в драку с ним, учитывая печальный опыт его коллеги меньше часа назад. А брюнет из них двоих боец явно лучший. Но старший берет ситуацию под контроль.
— Если ты сейчас не угомонишься, я зайду в ту камеру, — лысый указывает здоровой рукой на подвешенную на цепях Анику, и снова, морщась, сжимает своё хрустнувшее плечо, — И... — не поднимая травмированную руку с дубинкой, он дважды щёлкает шокером, недвусмысленно вскинув брови. — Пока ты не будешь ползать на коленях и умолять меня этого не делать и просить прощение. А я ещё подумаю, прощать тебя или нет. Понял?
Лицо Макса выражает глубочайшее презрение, но он нехотя опускает кулаки перед собой и выпрямляется.
Арно подходит к нему и сгребает левой рукой за шкирку, Макс зло смотрит ему в глаза, но больше не пытается вырываться.
— Я спросил, ты меня понял? — настойчиво и жестко повторяет Арно, встряхивая мальчишку, как нашкодившего щенка, и тыкает ему под рёбра шокером, но не нажимает на кнопку.
Макс инстинктивно подбирается, чуть сутуля плечи и готовясь к разряду тока. Но разряда не следует, Арно ждёт ответ. Феникс сжимает челюсти и злобно дышит, яростно и гордо глядя в глаза старшему охраны, но сквозь зубы все же цедит:
— Понял.
Даже тени торжества не скользит по лицу Лысого. Он не меняется в лице, только убирает дубинку, повесив больное плечо и толкает феникса в загривок, не отпуская ткань тюремной рубашки.
— Пошёл.
— Его нужно проучить! — возмущается напарник лысого, но тот лишь сухо осекает его:
— Его сейчас эрм Малик проучит, как тебе и не снилось.

У каждого инквизитора свой стиль работы. Малик не удостаивает своих жертв приветствиями, вступительными речами и долгим разогревом перед предстоящим допросом, он привык сразу брать быка за рога. А плетку за рукоять.
Арно вталкивает Макса в допросную, все ещё крепко держа его за шиворот, и тот исподлобья зло смотрит на эрма, расслабленно откинувшегося на спинку стула в ожидании своего заключённого.
— Руки назад. — Малик бросает ленивый взгляд на приготовленные цепи на столе. — И локти, — он неопределённо крутит в воздухе рукояткой плети, жеманно поджимая губы, но Арно его понимает без слов.
Ещё бы, он работает с ним уже сколько — лет восемь? Лысый хмурится, отстегивает кандалы с одной руки Монро и все так же отрешенно-жестко командует:
— Снимай рубашку. И ботинки.
Макс всё ещё злобно сверкая глазами на Малика, стягивает с себя серую жесткую ткань, не удерживаясь от ехидного комментария.
— А штаны снять не надо? — криво, усмехается Макс, глядя в глаза эрму, но обращаясь как бы к Арно, — А то, я слышал, эрм Малик не только по девочкам, но и по мальчикам... специализируется — Макс выделяет последнее слово особо паскудным образом, и сунув снятую рубашку в руки охраннику, как бы не нарочно тыкая ей того в грудь, наклоняется снять ботинки.
Малик не удостаивает его ответом, лениво прикрывает глаза, сохраняя на лице высокомерно-аристократическую полу-улыбку. Хотя шуточка этого Монро неприятно царапан его изнутри. Но ничего  он сейчас на нем отыграется — и за себя, и за Ренну. И за всю Инквизицию, которую последние 10 лет так активно прессует Орден и сплошь и рядом вставляет палки в колёса.
— Ренна говорила, что ты много болтаешь, — все так же лениво-пренебрежительно тянет Малик, развалившись на стуле, — Но у нас есть подходящее решение. 
Малик дважды постукивает плетью по жесткой стальной штуке, стоящей на столе и напоминающей неполный шлем с кляпом, застегивающийся на затылке.
Макс криво улыбается.
— Отлично решение, когда не хватает словарного запаса, остроумия и уверенности в себе.
Арно разочарованно выдыхает, сжав зубы, и заводит руки ему за спину жёстче, чем хотел бы, защелкивая кандалы на запястьях - лишь бы парень уже заткнулся и не рыл сам себе яму ещё глубже, чем она и так есть. Макс натужно выдыхает и действительно затыкается. А Арно берет со стола ещё одни кандалы и, когда напарник сводит руки Макса ближе друг к другу, защелкивает их повыше локтей, заставляя феникса непроизвольно ссутулиться.
— Вешайте. — зевает Малик и, потягиваясь на стуле, наконец, садится ровно, а затем встаёт.
Стражники лебедкой опускают цепь посреди комнаты, цепляют кольцо за кандалы на запястьях и натягивают цепь не слишком сильно, лишь заставляя Макса согнуться. Затем ему на ноги надевают точно такие кандалы с распоркой, как достались Анике, которые тоже фиксируется короткими цепнями к полу. И последним этапом на голову ему нахлобучивают железную конструкцию с кляпом. Омерзительный ржавый привкус тут же забивается в глотку и почти вызывает рвотный рефлекс. Но плеть щёлкает без предупреждения, и Максу резко обжигает бок. Феникс дёргается, издавая скорее удивленный короткий стон, и морщится, больно натыкаясь зубами на металл, едва не теряя равновесие, потому что не до конца натянутая цепь даёт ему возможность отклоняться в стороны, а жестко зафиксированные кандалы не дают даже подставить ногу под вес. Малик великодушно ждёт, пока Монро закончит мелко перетаптываться на месте, чтобы поймать ускользающее равновесие.
Дверь допросной со скрипом закрывается, охранники уходят, оставляя Макса наедине с этим чудовищем в чёрной атласной рубашке и кожаных перчатках - новый пиджак эрм повесил на спинку стула.
— Ну вот теперь можем и поговорить. — Малик щёлкает плетью ещё раз, — Точнее, говорить буду я. А ты — слушать, — И ещё раз. — Причём, очень внимательно, Монро.— И ещё. — Внимать каждому моему слову.
Макс напрягается всем телом, встречая каждый следующий удар, морщится и мычит, стараясь не сжимать сильно зубы. Он как-то получал плетей за хулиганство во время учебы. Но либо память стёрла остроту ощущений, либо ублюдок Крог бил его сейчас в разы сильнее.
А Малик опускает плеть, снова и снова. А потом великодушно делает паузу, давая Максу снова возможность найти равновесие, убирает плеть в защелку на поясе и отходит взять что-то со стола. Макс не видит, что.
— Ну это так. Разминка. Чтобы ты немного привык к... обстановке. — ухмыляется инквизитор, чувствуя себя, что называется «на коне».
Он подходит к Максу подкручивает на его затылке кляп, феникс дёргает головой, но безуспешно — железка сильнее сдавливает и без того больную голову. А затем Крог начинает медленно крутить лебедку, и цепь подтягивает Макса вверх. Мышцы и связки натягиваются, плечи выворачиваются все сильнее, Макс натужно выдыхает, а Малик не останавливается, но и не ускоряется. Ножные кандалы упираются в ступни, и Монро вынужден встать, как Аника, на мысочки, а плечи неестественно выгибаются наверх. И хотя годы тренировок под чутким руководством грандмастера Дентакри и его мастеров, не прошли даром, Макс все же сдавленно выдыхает, несколько раз, пытаясь подстроиться под натяжение и по возможности расслабиться. Выходит откровенно не очень, но Малик его не торопит, потихоньку накручивая лебедку и вкрадчиво начиная свою речь.
— Перестань злиться, Монро, и подумай — хотя бы раз в жизни — о том, что ты — здоровый крепкий мужик, прошедший спецподготовку фениксов, в том числе и магическую. Твои мышцы могут выдержать нагрузку раза в два, если не в три, превышающую допустимую для обычного человека. Вас учат терпеть боль, холод, голод, хотя глядя на тебя, в последнем я не очень уверен, но, во всяком случае, вы должны уметь справляться даже с самыми сильными ударами от жизни, — Продолжает Малик, медленно подкручивая лебедку, — А теперь представь, что станет с хрупкими девчачьими плечиками, — Крог нарочно выбирает такие слова, хотя его самого едва не мутит от этих нежностей; он фиксирует цепь, когда Макс стонет уже на каждом выдохе и с трудом может сдерживаться, чтобы не начать подвывать от, кажется, рвущихся связок, — и ножками, — продолжает тем временем инквизитор чуть громче, но все так же вкрадчиво, выделяя следующее слово, — когда, — Малик склоняется почти к уху Монро, — она окажется на этом самом месте.
Макс пытается поднять голову, чтобы одарить эрма взглядом полным презрения и ненависти, но в этот момент Малик бьет его разрядом тока по ноге. И феникс бы упал, если бы не цепь. Весь его вес обрывается на левое плечо, и Макс сдавленно завывает, снова неприятно долбанувшись зубами о железный кляп.
— Ты бы не сжимал челюсти так сильно, а то без зубов останешься. А вменять потом будут мне, — лениво усмехается Малик, — А кто виноват, что ты не умеешь слушать молча. И подчиняться.
Малик бьет его электрошоком, ещё несколько раз в одну ногу, потом в другую. Макс рычит, с трудом пытаясь устоять на непослушных дрожащих конечностях.
— Это не так уж и больно, правда. Если ты здоровый мужик, конечно, а не маленькая девочка с худенькими ручками и ножками, которая едва достигла совершеннолетия. Она ведь достигла, Монро? — Малик гадко улыбается, — Только не говори, что ты оприходовал ребёнка.
Он дожидается, когда Макс поднимет голову, чтобы яростно сверкнуть на него глазами и, выкрутив мощность на максимум, тыкает Максу шокером под рёбра, задержав его там на несколько секунд дольше прописанных в уставе. Макс бы согнулся пополам, да цепь и кандалы на ногах держат крепко, а суставы просто физически не могут вывернуться так сильно, и эти несколько секунд он просто молча задыхается, а потом судорожно постанывая хватает носом воздух.
Малик закатывает глаза. В конце концов, феникс способен и не такое пережить без вреда для здоровья. Или с вредом. Но какая кому разница, если ему все равно гореть на костре в самом скором времени.
— Орден запрещает использовать на вас максимальную мощность. — он крутит дубинкой, как мечом так, что Макс может видеть, часть этого движения, — Но тебе же нужно почувствовать то же, что чувствовала — он делает паузу после этого слова, чтобы даже сквозь боль до Монро дошёл смысл, — она.
А потом он с короткого размаха бьет дубинкой Макса по рёбрам. Макс дёргается, прикусывает губу, к привкусу ржавчины примешивается вкус собственной крови, и она медленно стекает по подбородку. Макс прикрывает глаза, пытаясь сконцентрироваться на том, чтобы дышать.
— Видишь ли какое дело. Я не могу тебя калечить. Не могу бить тебя, пока твои рёбра не превратятся в кашу. Черт, да я даже не могу сломать тебе ребра. Или воспользоваться вот тем железным ботинком, — Он указывает дубинкой на ржавое приспособление, чтобы ломать кости ступней несчастным. — Его ещё можно подогреть. — доверительно сообщает ему Малик, а потом снимает что-то со стены, подходит к Максу сзади и затягивает вокруг рёбер. - Но ничего, у меня есть пара идей.
Тиски с припаянными на них утолщениями и какой-то щелкающий механизм сзади, позволяющий их  почти без усилий для эрмов затягивать. Макс натужно стонет, когда эта штука впивается в рёбра в место удара и сильно стягивает грудную клетку. Не в силах сделать вдох, он старается дышать мелко-поверхностно, но каждый вдох все равно приносит разливающуюся в грудной клетке боль. Малик за волосы поднимает ему голову:
— Хочешь что-то сказать? Нет? — отвечает эрм сам себе, — Правильно. Говорить ты будешь только, когда я тебе позволю. — и брезгливо отпускает голову.

А затем Малик гасит три факела, а четвёртый забирает с собой и выходит из комнаты, обернувшись напоследок через плечо:
— Хорошенько запоминай ощущения. Ведь это то, что только предстоит пережить ей.
Дверь захлопывается, и ключ проворачивается в замке, допросная погружается в кромешный мрак. Время становится похожим на тягучую смолу, и Максу кажется, что он в нем застрял, влип — как глупая бабочка. Боль, невозможность пошевелиться — выбраться из западни и, главное, дышать, — заставляют его испытывать нарастающую и от того ещё сильнее удушающую панику. Сердце колотится в стиснутой сталью груди, Макс пытается взять себя в руки, но кляп и тиски мешают вдохнуть. От бессилия и злости он хочет зарычать, но из груди вырывается только стон, и злость медленно растворяется в отчаянии, когда он думает, что эти ублюдки могут сделать с Аникой. Уже делают. Он пытается успокоиться и начать медитировать — ведь именно в этом заключается способность фениксов терпеть холод и голод и прочие неудобства, но картины изуверств эрмов и эти тонкие запястья в кандалах, дрожащая фигурка, растянутая на цепях, так и лезут в голову.

Когда Малик, наконец, возвращается, он приносит с собой огонь и зажигает оставшиеся факелы. Макс щурится на свет.
— Прошло всего пятнадцать минут. А теперь представь это состояние, растянутое на часы. Возможно даже дни, — мечтательно улыбается эрм, и Макс чувствует, что от него пахнет чаем и булочками с корицей, — Я могу оставить тебя здесь. В полной темноте. И уйти. И ты не будешь представлять, сколько прошло времени — минута, две, час, три. И, что самое страшное, не будешь знать, сколько ещё осталось.
Малик коротким несильным ударом без замаха бьет по тискам на груди Макса снизу, и тот не выдерживает и вскрикивает.
— Не преувеличивай. Это было почти нежно, — и хотя удар был рассчитанный, слабым он на самом деле не был, но Малику нужно, чтобы Монро ему верил, — Ударь я сильнее, у тебя бы сломалось ребро. Или два. Но закон защищает твои рёбра, Монро. Твои. Не её.
Малик резко убирает, а затем снова ставит стопор лебедки. Цепь обрывается вниз, феникс от неожиданности не удерживается на ногах и плечи принимают весь его вес. Макс морщится от острой боли и сдавленно стонет, снова врезавшись зубами в железку, ребрами натыкаясь на тиски — возможности кричать ему не дали. Малик терпеливо ждёт, когда феникс встанет на подрагивающие от напряжения ноги. Цепь больше не держит его вес, только удерживает руки наверху, и приходится стоять самому. Острая ноющая боль разливается в сведённых плечах и спине от непривычного положения, хотя Макс и старается согнуться и опустить голову как можно ниже.
— Вот видишь, все умеют подчиняться. Я всегда говорю это Ренне — главное, найти подход. — назидательно сообщает ему Малик, стукнув коротким и точным движением по жесткой конструкции кляпа на затылке.
Макс резко дёргает головой в сторону и отвечает болезненным мычанием. — А теперь представь, — Крог поднимает краем дубинки подбородок Макса и склоняется, заглядывая ему в лицо сверху вниз. — Все то же самое — часами. — вдохновенная улыбка Малика вызывает у Макса откровенный ужас, и эрм это с удовлетворением замечает, внимательно всматриваясь в синие глаза Монро, — У детишек магистра и мэра свадьба, и ваша попытка созвать комиссию для Испытания огнём, — Малик даёт понять Монро, что он в курсе всего, что творится в его[i/i] подземелье, — может несколько... затянуться. — Что это значит, понимаешь? — Крог одаривает Макса кривой самодовольной улыбкой, и снова без предупреждения бьет дубинкой снизу по тискам на груди, Макс дёргается и сгибается, — Переломанные кости, вывернутые суставы.
Макс что-то мычит, и Малик лишь брезгливо морщится и отходит к столу:
— Я не разрешал говорить. — он бросает на стол дубинку и берет гнущийся тонкий прут.
Коротко размахнувшись, он хлестко бьет им феникса по спине. По сравнению с плетью, боль еще более обжигающая и как будто проникает внутрь до самого позвоночника. Макс вскидывает голову и прогибается в спине, пытаясь вдохнуть, но сталь жестко стягивает грудь, и коротко вскрикнув, он негромко подвывает через кляп. На спине вспухает алый след, мелко сочащийся кровью.
— И это только один раз. — Малик разминает плечи, а потом с размаху бьет его сбоку ниже рёбер, — А их может быть два. — и ещё раз снизу по животу, — Или двадцать два. — следующий прилетает по ноге сбоку выше колена, Макс припадает на ногу, снова наваливаясь весом на вывернутые плечи, и, морщась, стонет, — И по самым разным местам. — Малик прохаживается, крутя прутом в воздухе, — Мы можем использовать до пяти разных типов воздействий. — он как-то особо мерзко выделяет это слово, и опустивший голову вниз Макс морщится, все ещё пытаясь выровнять рваное поверхностное дыхание, но внимательно слушая эрма, в руках которого снова оказывается дубинка, — Раз, — он стучит по тискам на груди, и Макс, застонав, дёргается, — Два, — тыкает в конструкцию кляпа, — Три, — поддёргивает цепь, — Причём кандалы и грузы все относятся как дополнительные к дыбе. Хотели год или два назад отменить это, разделить, дескать грузы — это отдельное воздействие. Но, знаешь, как бывает, не дошли у совета руки, некогда, так что работаем, как есть. — скучающим тоном сообщает эрм фениксу и улыбается, чувствуя нарастающее внутреннее напряжение Макса, уже не связанное со злостью, — Вот это — четыре, — удерживая дубинку в левой руке, он тычет шокером ему под рёбра, а потом бьет прутом по левой ноге ниже колена. — И это тоже четыре. Так что я ещё могу заставить тебя поплясать на дыбе вон в тех высоких сапожках. — перекладывая оба орудия в левую руку, Малик грубо хватает Макса за волосы пятерней и поднимает ему голову наверх, чтобы он увидел висящие на стене орудия пыток, — Ах да, тебе же нельзя ломать ноги. — Малик деланно-разочарованно морщится, пренебрежительно опуская Максу голову, будто тыкая кутенка носом в лужу, — Тогда неинтересно. — Но на его лице блуждает довольная ухмылка, — А вот [i]ей можно. — Крог садится на корточки рядом с Максом, заглядывая ему в лицо; Макс косится на эрма и отворит взгляд, глядя в пол старого перед собой, — Я могу рассыпать ей под ногами горячие угли. Битое стекло, поставить тазик с кислотой, — да всё, что угодно. — он делает паузу, а потом встаёт и с широкого замаха опускает прут Максу прямо на пальцы на ноге, — феникс вскрикивает, дёргается, врезаясь щиколотками в жесткие кандалы в попытке поднять и спрятать ногу, — Я могу даже просто случайно уронить что-то тяжелое ей на ногу. Ну, всякое бывает, сам знаешь. — он взмахивает прутом, словно примеряется снова ударить его по спине, Макс видит замах и морщится, напрягаясь, чтобы встретить удар, но в последний момент эрм как будто медлит, и вспышки боли не следует. — Понимаешь, Монро, даже если Мильтрану каким-то чудом удастся сегодня убедить созвать комиссию, Испытание не произойдёт раньше завтрашнего утра. Представь сколько всего я смогу с ней сделать, — Малик дважды хлестко бьет Макса прутом по заднице, упиваясь своим превосходством, — за это время. И как она после этого сможет проходить Испытание.
Макс стонет, стараясь делать это не слишком громко, и с трудом дышит, левая нога горит огнём от задницы до пальцев, и он почти не чувствует ее. Эрм отходит к столу, бросая на него дубинку. Макс уже давно согласен на всё, лишь бы это чудовище больше никогда не прикоснулось к Анике и от него тоже отвязалось, и Малик это понимает, но ему всё мало — невозможно поломать, так хоть немного унизить гордую птичку.
— Так что, ты согласен со мной? Что то, что тебе сейчас досталось — это так, цветочки. А все ягодки у нас впереди. — Малик прислушивается, стоя спиной к Монро, и ухмыляется, в театральном прикладная к уху ладонь, — Что-что? Я не слышу. — Макс даже не поднимает голову, — Ах да-а, — удовлетворенно тянет эрм, поворачиваясь и подходя к Максу, — я же не разрешил тебе говорить. Ты все-таки выучил урок. — он треплет его по голове, как пса, — Хороший мальчик. Ну я и так знаю, что ты согласен. Ты сейчас на все будешь согласен, да? Ради своей ненаглядной ведьмы. Вот будет весело, если она все-таки провалит Испытание, да?
Они с Ренной напоминают Максу двух огромных черных грифов, что вьются над ранеными, ждут, когда те окончательно ослабеют, чтобы урвать себе кусок плоти. Прикрыв глаза Макс терпит руку у себя на макушке, весь этот бред, который несёт эрм Малик, стараясь не сжимать сильно челюсти и думать об Анике, о том, что он должен сделать все, что в его силах, лишь бы защитить её от этого монстра — пусть даже закрыть собой. Ведь то, что с ней творят эти твари - полностью его вина. А Малик продолжает:
— И вот мы подошли к самому главному, Монро. — он снова сгребает пятерней волосы Макса, и поднимает его голову, нависая сверху, — Ты готов подписать признание, что ты добровольно отдался Тьме? Что ты передал амулеты тёмной ведьме. Что ты обманом заставил Лисьенну спасать Мартина, заманил ее на руины, чтобы там, в самом сердце Тьмы, Чёрные стражи бы забрали у тебя амулеты. И это ты, — Малик делает паузу и гаденько ухмыляется, — предал Мартина в лапы Тьмы. Отвечай. — глаза Макса округляются от ужаса перед подобным утверждением, учитывая, что он узнал про существование Мартина уже после того, как тот оказался в лапах тёмной ведьмы, а брови хмурятся, и Малик, заметив эту попытку сопротивления, ещё сильнее задирает ему голову вверх, вкрадчиво скалясь, — Я думал, мы друг друга поняли, Монро. — Малик поднимает брови, и брови Макса ползут вверх, выражая что-то между отчаянным удивлением подобному вероломству и ответом «конечно-конечно, поняли». — Малик улыбается шире, — Не разочаровывай меня, петушок. Я все ещё жду ответ. — Макс что-то мычит, и Малик корчит брезгливо-ворчливую физиономию. — Заткнись и моргни один раз, если да.
Макс послушно закрывает и открывает глаза, заставляя эрма победно усмехнуться. Тот снова опускает ладонью его голову вниз и треплет по макушке, как послушного пса.
— Молодец. Охрана! — Арно и его напарник мгновенно появляются в допросной. — Снимите. И за стол.
Когда тиски разжимают свою стальную пасть, Макс морщится, пытаясь сделать несколько глубоких вдохов через боль. Арно, казалось бы, снимает конструкцию с кляпом аккуратно, но железка все равно один раз омерзительно ударяется о зубы. Макс сплёвывает на пол ржавый привкус, и в то же мгновение удар прутом приходится ему в висок и рассекает бровь. В глазах на мгновение темнеет, Макс, которого ещё не успели снять с дыбы, но уже отстегнули ножные кандалы, отшатывается в сторону - прямо на лысого. Арно, пряча больное плечо, хватает его левой рукой и возвращает в устойчивое состояние. Феникс тихо стонет, морщится и несколько раз моргает.
— Понял? — спрашивает его эрм, указывая на него прутом.
Макс в ответ на всякий случай молчит, прикрывая от боли левый глаз и не сдерживаясь от болезненного оха, когда плечи, наконец, занимают почти естественное положение. Ноги подрагивают, на левую наступать больно, но вопреки ожиданиям не смертельно - чертов Малик действительно знает свое дело. И, когда Арно, наконец, отстегивает кандалы на руках, Макс медленно расправляет плечи — тоже шевелятся, хотя и со скрипом. Лысый суёт ему рубашку, и Макс, вытерев несколько раз прикушенные губы и подбородок тыльной стороной ладони, кряхтит, когда приходится поднимать затёкшие руки и плечи, чтобы влезть в ткань, которая ещё и скребёт по саднящей после ударов коже.
— Сидеть. — командует Малик, наблюдая за всем этим действом с таким выражением, будто унюхал у себя под носом крысу, сдохшую уже несколько дней назад.
Макс молча садится. Перед ним лежит бумага и ручка с чернильницей. Он смотрит на Малика, вопросительно приподняв брови сведенные над переносицей. Его лицо выражает одновременно готовность что-то делать, опаску и неудовольствие вежливого человека, которому сильно отдавили ногу и вместо того, чтобы извиниться, ещё и обматерили в ответ. 
— Пиши. — Макс берет ручку, макает ее в чернильницу, и Малик начинает диктовать, — Я, Максимилиам Монро, бывший преданным фениксом Ордена заявляю, что добровольно вступил в сговор с тёмными силами, душой и телом отдался Тьме и нарушил Кодекс по пунктам...
Пытаясь унять дрожь в руках, что даже приходится придерживать одну руку другой, Макс пишет под диктовку все свои грехи, о которых до этого момента даже и не подозревал, но уже ничему не удивляется — единственное, чего он хочет, это чтобы всё поскорее закончилось — для Аники; он завершает исписанный лист стандартной клятвой и подписью, — ...клянусь Вечным Пламенем, что все вышеизложенное истинно, написано по собственной воле и я, Максимилиам Монро, несу полную ответственность за всё содеянное. Дата. Подпись.
Малик забирает бумагу и внимательно перечитывает каждое слово. Удовлетворенно выдохнув, Малик кивает Арно.
— Увести.
— Снимите её, — требовательно, нос нотками страха в голосе, говорит Макс, продолжая сидеть.
Малик вскидывает брови и указывает на него пальцем:
— Ещё одно слово, Монро, и ты отправишься в камеру. А она — сюда. И я оставлю дверь открытой, чтобы ты своим острым фениксовым слухом мог слышать ее крики. — Малик выдерживает паузу, высокомерно глядя на нахмурившегося, но молчащего Монро, и манерным движением поднимает палец вверх, — Одно слово.
Феникс тяжело дышит, но молчит, мысленно, кажется, уже придушив эрма и сломав ему шею, раз пять. Арно грубо сгребает его здоровой рукой за ткань рубашки на плече и заставляет встать.
— И, Монро, - лысый останавливается, чтобы заключенный мог выслушать, что еще скажет эрм на прощание. - Этого, - он обводит взглядом дыбу и лежащие на столе инструменты, - ничего не было. - Макс смотрит на него с острой неприязнью, чувствуя себя использованным, но надеясь, что это всё не зря, и собирается что-то ответить эрму, но тот его опережает, - Одно слово, Монро.
— Пошёл, — пихает его лысый вон из допросной.
Макс оборачивается ещё раз на Малика, с трудом удерживаясь от оскала, но Арно тычет ему дубинкой в спину. И Макс шагает вперед, ссутулившись, прихрамывая и глядя вниз. Он только сейчас осознаёт, что босой. И второй охранник, обернувшись в этот момент, замечает направление его взгляда и не отказывает себе в ехидном комментарии:
— Там, куда тебя отправят, ботинки тебе уже не понадобятся.
Максу плевать на ботинки. Его вталкивают в камеру и захлопывают дверь, а взгляд его уже прикован к ней. Он подходит к решетке, разделяющей их камеры и молча смотрит на нее, ссутулив плечи и сжав кулаки. Аника больше не всхлипывает и не дергается, ее тело обмякло, неясно дышит ли она вообще. Макс прикрывает глаза, приваливается к металлу, нога болит, и долго так простоять он не сможет. Феникс глубоко вздыхает и сползает по решетке вниз, и садится, опираясь спиной на разделяющую их стальную преграду. Голова после дыбы болит в разы сильнее, и он морщится, обхватывает её руками, упираясь локтями в колени. Макс просто не представляет, что ему делать, как он может ей помочь. А вдруг Мильтран не появится до утра. А вдруг она не сможет пройти Испытание, потому что будет слишком истощена этой пыткой. А вдруг…
Макс откидывает голову назад, утыкаясь затылком в решетку и вытягивая ноющую ногу, которой досталось больше. Он нарочно еще раз бьется затылком в металл - и еще раз - в злом бессилии. Но физическая боль не в состоянии заглушить ту, которую он испытывает, глядя на нее.
И почему-то ему вспоминается та ночь у костра. Ее вопрос: "Фениксы еще умеют петь?" - и как потом она упала ему в руки, выбившаяся из сил в борьбе с Тьмой. Как он поднял ее на руки. Как она лежала у него на груди - теплая, живая.
Макс трет лоб кулаком, уперев руку в колено.
"Фениксы еще умеют петь?"
В тот раз он тоже пел ей.

Фениксы, конечно, разучивают некоторые мелодии свиста, но в принципе, мотив может быть любой - важнее, чтобы он шел от сердца - чистые эмоции. И Макс начинает глухо напевать себе под нос мелодию без слов, а потом и насвистывать.
Он вспоминает несколько других, включая колыбельную, которую пела его мать, дурацкий мотивчик песенки-дразнилки, придуманной учениками Ордена, в которой можно самому добавлять новые куплеты, менять местами рифмы, убирать лишнее и вообще чувствовать себя очень вольготно. В этой песенке во время учебы даже пара куплетов посвящалась лично Максу, чем он страшно гордился. И еще несколько песен, мелодии которых, как правило, были знакомы с детства и вызывали приятные эмоции и трепет. Но была одна - он услышал во время его скитаний от одной девушки-барда. Она вызвала терзающую тоску по дому, родным, и одновременно рождала чувство свободы, будто стоишь один на ледяном утесе на ветру и смотришь на раскинувшийся перед тобой, как на ладони, мир, и ты волен пойти куда угодно. Но тянет - к теплу… к ней. И Макс слушал менестреля, затаив дыхание, а потом еще пару месяцев напевно мычал и насвистывал мелодию себе под нос.

Хочу услышать снова смех твой чистый,
Закрыть от бед спиной, прижать к своей груди.

Макс возвращается назад к главному корпусу. Но, судя по всему, урок у Аники уже закончился.
Он замечает девчонку, которая стояла рядом с ней. Та что-то обсуждает с подругами и выглядит то ли расстроенной, то ли заплаканной, Максу не очень хочется вдаваться в подробности. Учитывая сказанное Рене и то, что сегодня ему так отчаянно не хочется общаться с людьми, но почему-то именно это приходится делать весь день, Макс выдыхает, и делает над собой усилие, словно перешагивает порог очень неприятного заведения.
— Привет. — подходит к девушкам феникс и улыбается самой лучезарной улыбкой из доступных ему прямо сейчас, а они втроём таращатся на него во все глаза и, та блондинка, которую он приметил, кажется даже краснеет.
Макс надеется, что не от злости. Но ее можно понять — обычно фениксы относятся к ведьмам с определенным пиететом, если не сказать почтением. Ну, как минимум, стараются соблюдать дистанцию — на всякий случай. А тут он так нахально вторгается в их пространство. И Макс старается не думать, что он одет не по форме и вообще без меча — грубейшее нарушение с точки зрения Кодекса Ордена — хотя бы в этом и был отчасти виноват Мильтран.
— Ты… — обращаясь к стоящей в центре блондинке, Макс уже чувствует, что ее взгляд не принесет ему ничего хорошего, но все же он продолжает улыбаться и рискует задать свой вопрос, — не видела Анику? У вас было занятие вот только что. — он кивает на то место, где их видел, пытаясь пояснить он причину, почему обращается именно к ней, но, кажется, от этого становится только хуже.
Лицо ведьмы меняется в одно мгновение. И из ошарашено-удивленного оно становится яростно-негодующим и багровеет на глазах. Остальные две ведьмочка тоже поджимают губы и кривят лица — одна брезгливо, а вторая насмешливо, что заставляет Макса недоуменно свести брови над переносицей.
— Что-о-о? — в голосе блондинки Макс отчетливо слышит истерику, но решает играть под дурачка до последнего — кажется, это теперь единственный вариант выйти сухим из воды.
— Не знаете, где можно найти Анику? — повторяет он, оглядывает всех троих — наверное, именно таким же взглядом счастливый ретривер, виляя хвостом, смотрит на рассерженную хозяйку-фурию, предлагая ей снова и снова играть в мячик.
А на деле с ужасом начинает осознавать, что слова Рене, в которые он отказывался верить до последнего, оказываются чистейшей правдой. Анику здесь явно не очень жалуют.
— Нет. — жестко отрезает блондинистая ведьма, на шее и щеках которой выступают яркие пунцовые пятна.
Две ее подруги брюнетки все ещё таращатся на Макса во всех глаза. А он пожимает плечами, и разочарованно вздыхает.
— Жаль. Прошу прощения за беспокойство. — на всякий случай говорит он, потому что мало ли что им там взбредёт в их ведьминские головушки.
А потом ведьма со смоляными чёрными волосами, отреагировавшая насмешливым выражением лица на вопрос феникса и реакцию своей подруги, издаёт очередной пренебрежительный смешок. И, словно не желая так быстро отпускать Макса, продолжает беседу:
— Наверное, прячется в своей берлоге.
— В общежитии? — уточняет Макс, и ведьма язвительно улыбается:
— Аха. — ее голосок звенит от яда и ехидства, — В общежитии. С папоротниками.
— С папоротниками? — Макс недоуменно приподнимает бровь, от чего его лицо приобретает комичное выражение милого простачка, и вторая брюнетка не удерживается от ухмылки.
— В оранжерее, — подсказывает она.
— А-а. — лицо Макса буквально светится озарением, и он переводит хитрый взгляд на черноволосую ведьму, а потом оглядывает всю троицу, — Вам бы новогодние фанты загадывать, красотки. — брюнетка, подсказавшая про оранжерею, искренне улыбается ему и весело хмыкает, явно польстившись на незатейливый комплимент,, и потому именно ей Макс говорит. — Спасибо! — а потом глядя на блондинку и скривившуюся от того, что подруга не дала ей вдоволь насладиться игрой, Монро спешно прощается, — Хорошего вам дня, леди!
И снова солнечно улыбнувшись им, Макс максимально быстро ретируется подальше.

Оранжерея пахнет влажной землей и зеленью. Макс всегда любил это место, к сожалению, у них почти не было здесь занятий — только "раскопки", как они это называли, когда их обязывали помогать в хозяйственных делах, распределяя задачи путем жеребьевки. Кроме того, на старших курсах ученикам позволяли заниматься в оранжереях. Ведьм земли, конечно, было не так много, а другие ведьмы не любили почему-то заходить на чужую, так сказать, территорию. Так что покой теплиц чаще всего нарушали именно фениксы, в целом чувствующие себя везде, как дома и передвигающиеся шумными сплоченными компаниями. Из-за этого не всегда просто было найти свободный стул вокруг небольших столов в зонах, где теплицы сходились в небольшие, но довольно просторные зальчики, засаженные диковинными и тут же самыми обычными, но зелёными даже зимой, растениями по периметру. В принципе, можно было усесться под любым деревом, что Макс с Финном и другими частенько проделывали, готовясь к каким-то очередным тестам, но смотритель регулярно гонял их, чтобы якобы не вытаптывали почву. "Все равно нам же ее потом вскапывать", — весело улыбаясь, фыркал Макс, нехотя поднимаясь с насиженного места под грозным взглядом пожилого бородатого феникса.

Пробежавшись вдоль теплиц, Макс не сразу находит Анику. Но, к счастью, ему встречается мастерица Торнелия. Она очень лаконично рассказывает Максу, что Аника живет в домике старого смотреля. А сейчас у нее задание в дальней части теплиц, до которых без чужой помощи у Торнелии никак не доходили руки. И пока он не начинает задавать уточняющих вопросов, как так вышло, что Анике не выделили место в общежитии, Торнелия уходит, сославшись на срочные дела.
Озадаченный Макс почти бегом направляется в заросшую часть этих садов под стеклянным колпаком. И, если бы не Торнелия, он бы точно не нашел здесь Анику. Макс осторожно подходит в заветный уголок, почти крадется — ведь он так и не придумал, как начать этот разговор. Но улыбка озаряет его сумрачное выражение лица, когда он подходит ближе — кусты в самом дальнем углу шевелятся, будто живые и издают нетипичные для кустов звуки. Макс хмыкает, бесшумно сходя с тропинки на мягкую почву и останавливаясь в паре метров. Сначала из-за густой буйной зелени появляется спина Аники, затем и она сама.
И Максу на мгновение кажется, что он ошибся — волосы ее куда светлее, чем он запомнил их в их последнюю… не считая той у костра, тогда он не видел ничего кроме пьянящего взгляда цвета крепленого эля — встречу. Но движения, фигура — все — её.
— Привет. — говорит Макс негромко и делает короткий шаг вперед.
А она пугается — как олененок, увидевший волка и внезапно осознавший, что он один в лесу.
Её реакция сбивает его, он пытается мягко улыбнуться, но недоверчивый взгляд на него почему-то царапает изнутри хуже, чем "кошки" Малика, висевшие на стене допросной.
— Я… — пришел извиниться? — ну так извиняйся, что стоишь столбом.
Внутренний голос почему-то говорит тоном Дентакри и Макс гонит мастера прочь из головы. Он тянется в карман и достает заколку.
— Вот. — Макс неловко протягивает бронзовую вещицу Анике, глядя на нее, и делает еще один короткий шаг к ней, — Кажется, вы обронили, принцесса.
В его обаятельной улыбке сквозит неуверенность и... что-то ещё. Но улыбка тает на лице, как тогда у главного корпуса, когда он видит ее, и феникс возвращается к тому, что собирался сказать:
— Я… — ее взгляд кажется ему таким пронзительным, что он вздыхает и опускает голову вниз, отросшие волосы спадают на глаза, — Прости меня.
Он говорит это он своим ботинкам и земле под ногами, но потом все же заставляет себя посмотреть Анике в глаза, и лицо его выражает глубочайшее сожаление.
— Это все моя вина. — и, помолчав, он добавляет, — А ты снова спасла меня.
Виновато приподнятые брови сходятся над переносицей, и на лице снова проглядывает извиняющаяся улыбка, будто робкий луч солнца сквозь пелену облаков. И Макс делает ещё один короткий шаг навстречу Анике, походя к ней почти вплотную, пристыженно глядя сверху вниз.
— Я правда не хотел... такого.

***

Мильтран был в курсе! Подумать только! И ничего ему не сказал, даже не намекнул, старый лис. Или это его «мы фениксы, мы не можем допустить в свое сердце тьму отчаяния» — и было намеком? Чертов загадочник.
— Вы знали?! — Макс входит в кабинет Мильтрана без стука и натыкается взглядом на мастера Дентакри, удивлённо обернувшего на ворвавшегося феникса:
— Монро?
— Знал - что? — медленно и чинно спрашивает сидящий за столом Мильтран.
Убирает от глаза монокль, в который рассматривал какой-то уж очень мелкий текст и в вежливом недоумении смотрит на Макса. Мистеру Полинну, судя по выражению лица тоже страшно интересно. Но вот хитрый прищур Мильтрана Макса не может обмануть. И бодро улыбнувшись Монро находится, что ответить, нутром чувствуя, что лучше не поднимать эту тему при свидетелях.
— Матсер Дентакри. — а затем снова переводит взгляд на Мильтрана, с которым так и не поздоровался, — Что «Бесстрашные» снова выиграют в этом сезоне, конечно!
Макс имеет в виду дружественный матч, что прошёл в выходные, но в силу всех предыдущих событий большого резонанса у публики не вызвал.
Мильтран приподнимает одну бровь, явно оценив этот ход и едва заметно ухмыльнувшись одним уголком рта.
— Возможно.
— Могли бы хоть предложить сделать ставку. — Макс ухмыляется, лукаво прищурившись, будто копируя выражение лица мастера, — Посмертно.
— Чтобы ты потом с того света явился выигрыш с меня требовать? Увольте. — Мильтран откладывает бумаги и встаёт, а мастер Дентакри, сложив руки на груди и присев на стол Мильтрана в недоумении взирает на этих двоих, пытаясь понять, что за игру они затеяли.
— У меня твои вещи. — сообщает Монро Мильтран.
— Да, Арно мне именно так и сказал.
Мастер озадаченно смотрит на Макса, словно заново оценивая его — парень явно повзрослел за те три года, что он не видел его. Первым делом пошёл в Инквизицию. Мильтран переглядывается с Дентакри. Не каждый ветеран после пережитого рискнул бы встречать свои страхи лицом к лицу в первый же день в городе. Кроме того, мастер был уверен, что Макс не знает об обострившемся после его несостоявшейся казни противостоянии. Что весь Мбелак неофициально считает его героем — во всяком случае большая часть фениксов очень воодушевленно восприняли новость о «фениксы в огне не горят». И теперь в «Золотой Хорёк», не говоря уже о территории самого Мбелака инквизиторской охране путь заказан на многие месяцы вперёд. Не говоря уже о возможных стычках по городу в других местах. И Мильтран едва заметно хмурится, уточняя у Макса:
— Как?
— Что вы такой заботливый. Все заранее предусмотрели, — Макс невинно приподнимает брови, и смотрит на мастера широко открытыми синими глазами.
Мильтран фыркает, явно уловив саркастичное послание между строчек, и не может остаться в долгу.
— Смотрю, вы с ним теперь не разлей вода.
— Ну, — Макс неопределённо вскидывает брови, и пожимает плечами, — он неплохой парень. — на удивлённые взгляды обоих мастеров — мильтранов исподлобья и прямолинейный у Дентакри — Макс уточняет, — В душе. — и ухмыляется, — Просто работа у него такая.
— Какая? — только годы опыта позволяют Мильтрану сохранять бесстрастное выражение лица, хотя искорки веселья уже блестят во взгляде — Монро был одним из немногих, кого было трудно загнать в тупик этой игрой в «вопрос-ответ».
— Людей на дыбу вешать? — Макс улыбается так, словно они обсуждают, какое варенье лучше всего подавать к блинчикам на завтрак.
— И не возвращать книги в срок. — мрачно добавляет мастер, доставая из шкафа меч и мешок с вещами Макса.
— Я оставил ему почитать. — довольная улыбка Монро вызывает у мастера желание одновременно расхохотаться и отвесить шельме подзатыльник. — Он вернёт.
— Конечно. Он же хороший парень. — на сарказм в голосе Мильтрана ухмыляется даже Дентакри, до этого бесстрастно переводивший взгляд с молодого феникса на пожилого, внимательно следя за беседой, — В душе.
А Макс продолжает целомудренно улыбаться:
— Он хотя бы мне не соврал. Что гореть... отчаянно страшно. — Макс выделяет это слово.
Упрек должен быть понятен мастеру, но вместо сопереживания или хотя бы вежливого сожаления в мастере просыпается любопытство ученого:
— А как ещё? — мгновенно оживляется мастер и замирает, словно хочет запечатлеть каждое сказанное не сгоревшим фениксом слово.
Макс смотрит на него с таким выражением лица, что даже неискушенный в считывании чужих эмоций человек увидел бы на лбу Монро мигающую неоновую надпись: “ARE YOU FUCKING SERIOUS?!”
— Тепло. — отвечает Макс и криво ухмыляется.
Но Мильтран терпеливо ждёт, Дентакри тоже навострил уши. И Монро выдыхает, кривя такую физиономию, будто делает мастерам огромное одолжение. Если бы на месте Дентакри был кто-то другой, он бы ни за что не стал это говорить. Но утренний разговор как будто ослабил где-то глубоко внутри крепкий узел напряжения, и теперь оно само стремилось распутаться, вернуться к тому состоянию, что и прежде. 
— Как будто электрический ток по телу. Только без боли. И... — Макс мечтательно вскидывает взгляд вверх, а потом плутовато косится на мастеров, — хорошо так. — и с видом эксперта советует, — Очень рекомендую.
За эту озорную ухмылку и непомерно длинный язык Макс не раз получал от мастеров подзатыльники, взбучки и более осмысленные наказания. Особенно сильно ему доставалось именно от Мильтрана. Но, несмотря на его внешнюю строгость, он почему-то внушал больше всех доверия — и одновременного желания достать его до белого каления.
— Беги, Монро. — ухмыляется Дентакри, — Беги. Я его подержу.
Мильтран косится на коллегу с видом «и ты, Брут», а Макс весело хмыкает. А потом внезапно серьёзнеет.
— Мастер Мильтран? Я хотел спросить насчёт Аники...

***

Макс тщетно высматривает Анику за ужином, то и дело встречаясь с взглядами людей, которых он и близко не знает. Это  внимание потихоньку начинает раздражать. А Мильтран, кроме всего, прочего оговорился, что за обедом он почти никогда не видит ее. Но на ужине же она должна быть! Рене беспокойно поглядывает на него все это время, но ничего не говорит. И мысли роятся в голове Макса — может, она опаздывает, а может, она сегодня вообще не собиралась приходить. Или она пришла раньше, если у неё как-то по-своему построены занятия. Ведьмы, к которым Макс подходил после обеда, сидят здесь. Но Мильтран сказал, у Аники своё собственное расписание, потому что  ей приходится каким-то чудом успевать на курсы по всем четырём стихиям. Так что, может, она и ужинает в другое время. Ну или её волки съели.
Макс не выдерживает и поднимается, игнорируя чужие взгляды, идёт в сторону раздачи, где хлопочет Марта с помощниками. Он вклинивается в без очереди и уточняет у поварихи не знает ли она такую Анику и не ест ли кто-то из ведьм в какое-то другое время. Марта озадаченно смотрит на Макса, но мотает головой, мол, для всех одно расписание.
— Это только ты вечно пасёшься тут в неурочное время, —  шутит повариха, пока ребята обходят его кто-то с недовольным лицом, кто-то с интересом наблюдая. — сколько тебя помню. «Тетенька Марта, а у вас случайно курицы не осталось? Ну вот той в кляре. Кусочек...» — передразнивает она мелкого Монро, который будучи подростком никогда не бывал сытым.
Макс смущённости, но одновременно лукаво-обаятельно улыбается Марте.
— Тетенька Марта, а вы мне не сделаете пару бутербродов с собой вот с этой замечательной куриной отбивной? — повторяет он ее тон и делает то самое выражение лица, которое всегда умиляло повариху.
— Ах ты пройдоха! — возмущённо машет на него рукой Марта, качает головой, но скрывается на кухне, а через несколько минут возвращается с бумажным свёртком. — Тебя там что, совсем не кормили? — сочувственно спрашивает она, стайка второкурсников, едва не опоздавшая на ужин, с интересом таращатся на Монро.
— Если бы вы только унюхали запах той похлебки... — Макс кривит физиономию тотального отвращения и Марта вздыхает, а Монро тепло улыбается ей, принимая свёрток. — Спасибо, мадам Марта!
Спрятав бутерброды в сумку и попрощавшись с друзьями, Макс идёт на поиски. Он без труда находит домик смотрителя, но в окнах нет света, огонь не горит. Макс идёт дальше. И что-то вспыхивает справа впереди, разгоняя сумрак — это кто-то зажигает аймилинские огни Мбелака — что по периметру крепости должны охранять их всех от тьмы. Присмотревшись, Макс замечает в сумерках хрупкий силуэт. Он бесшумно подходит ближе. Она стоит на какой-то шаткой конструкции и пытается дотянуться до особенно высокого фонаря.
— Аника? — его появление снова пугает ее, и девушка теряет равновесие.
Макс подскакивает как раз вовремя чтобы успеть поймать ее на руки и крепко прижать к себе. Он словно ныряет в запах диких и сладких ягод и весеннего леса, ландышей и горных ручьев. На мгновение Монро мешкает, не желая отпускать ее, но потом все же разжимает объятия, позволяя ей коснуться ногами земли. И как-то не очень аккуратно придерживает её за руку.
— Прости! — он понимает, что сделал ей больно.
Взгляд его падает на натертые кандалами и, что хуже, намятые до глубоких синяков запястья. И Макс не отпускает ее руку, мягко придерживает пальцы, внимательно глядя, а потом скользит второй ладонью сверху по тыльной стороне, словно прощупывая, не сломано ли ничего. И как он только не заметил это в оранжерее! Мысленно феникс бьет себя ладонью по лбу.
— Сейчас, — он, наконец, отпускает ее руки, лезет в сумку и достает оттуда мазь, которую ему дала целительница Ариандна от кровоподтеков на рёбрах, — Вот это должно помочь.
Он открывает крышку и подцепляет пальцами немного густого целебного зелья. Мягко, чтобы не сделать Анике ещё больнее, Макс растирает мазь нежными массирующему движениями. Он бы отдал ей весь флакон прямо сейчас, но ей попросту некуда его положить.
— А почему ты здесь, а не на ужине? Разве не мастера должны зажигать Огни? — спрашивает Макс, убитая мазь обратно в сумку и доставая оттуда свёрток с бутербродами, — Вот. — он протягивает Анике еду. — Ещё теплые.

[indent] Макс смотрит на отражающиеся в ее темных глазах блики саженных огней. И она говорит, что ее наказали. В день казни. Макс едва заметно морщится, и хотя лицо его выражает крайнее нежелание вспоминать тот день, перед глазами так и стоит картина ее солнечного облика в бликах аметистового и изумрудного.
[indent] — Пришлось пропустить занятие, чтобы успеть.
[indent] Макс моргает, избавляясь от наваждения, и в глотке тут же пересыхает:
[indent] "Успела". — ему кажется, он никогда не сможет произнести это вслух.
[indent] Но без сомнения сейчас он смотрит тем же самым взглядом, как тогда, падая перед ней на колени на площади.

[indent] Он говорит. А потом обращает внимание на сверток в его руке, о котором он уже успел забыть. Она как всегда очень мило по мнению Макса принимает любую помощь. И снова эта необъяснимая нежность вспыхивает в сердце колкими искорками.
[indent] — Одна не буду.
[indent] Она так забавно ставит ему условия, что не согласиться просто невозможно. Он пожимает плечами в ответ.
[indent] — Я уже ужинал. Нр как я могу оставить вас с этим ужином в одиночестве, принцесса. — и хитро ухмыляется, — Там есть скамейка за плющом, — он не дожидается реакции и подхватывает ее под локоть, — пойдем.

[indent] А потом, когда Монро уже разворачивает сверток с бутербродами и запах курицы несмотря на сытость соблазнительно бьет в нос, до него доходит смысл сказанного.
[indent] — Подожди. Ты напугала ведьму? Ты? — Макс смеется над ней, удивленно подняв брови, а потом лукаво щурится, ухмыляясь, — А она такая… - он крутит пальцем возле волос, а кажется, будто у виска, - Блондинка, да? — теперь он понимает, почему те ведьмы были так недовольны Аникой; и в ответ на ее удивление он поясняет, — Я как раз спросил у них, где тебя искать. Блонди, кажется, была возмущена так, что успела посинеть, побледнеть, позеленеть и покрыться красными пятнами, пока вторая играла со мной в игру "угадай где ведьма". Никогда бы не подумал, что ты умеешь так располагать к себе людей.  — и снова весело хохочет, отламывая от второго бутерброда половину и откусывая от нее кусок.
[indent] Пока они жуют, воцаряется пауза. И так странно ощущать ее неловкой — ведь они могли так же сидеть вечерами у костра и молчать вместе намного дольше. А сейчас будто обстановка навязывает им необходимость или говорить или прощаться. К счастью, Аника то ли чувствует то же самое, то ли просто удачно интересуется его семьей в этот момент. И он ощущает эту... осторожность кошки, крадущейся по шуршащей листве, в ее голосе.
[indent] — Все отлично. Тебе передавали большое спасибо за апельсины. Дерево в столовой просто... — хмыкает Монро, не находя слов, но взглядом и мимикой демонстрируя свое восхищение, однако, мысль о рыжих фруктах возвращает его в госпиталь, — Родители, конечно, очень… — Макс перестает жевать, глотает кусок и на пару мгновений устремляет взгляд куда-то в темноту. — переживали. Не видел, чтоб мама плакала с… — он запинается и не заканчивает фразу, снова несколько раз моргает, не давая себе погрузиться в воспоминания, и невесело хмыкает, — Больше никаких прощаний перед смертью. — Макс спешно откусывает следующий кусок от второй половины, от которой Аника, естественно, отказалась, и, повернув к ведьме голову, продолжает уже с набитым ртом. — И да, я им все рассказал. Не переживай, они не верят идиотским слухам. - а потом, спохватившись, добавляет, — И, кстати, мама приглашала тебя к нам на Новый год. — он с усилием проглатывает и коварно щурится, а потом чопорно поднимает брови и деланно-отстранно смотрит на бутерброд и в сторону, — Если, конечно, у вас появится время в беспредельно, — он закатывает глаза, — плотном расписании, — ему сложно сохранять это наигранно церемонное лицо, во взгляде уже пляшут веселые искорки, — вашего высочества. — ноздри раздуваются от смеха, но он сдерживается изо всех сил.

[indent] Макс смотрит на нее — такую чистую, открытую, теплую. И не понимает, как можно было в ней заподозрить… да вообще разве можно в этой природной доброте что-либо заподозрить? Макс не выдерживает и широко улыбается ей, немного жалея, что они сейчас не где-то по ту сторону гор или даже в горах, и он не может так привычно прижать ее к себе, чтобы согреть или прогнать прицепившуюся тьму. А потом она огорошивает его таким наивным вопросом:
[indent] – А ты тоже будешь… учиться?
[indent] Это заставляет Макса весело фыркнуть.
[indent] — О, не-е-ет. — почти мечтательно тянет он. — Я семь лет учился в Школе Ордена. И еще три года обязательной службы в гарнизоне при Мбелаке — когда тебя посылают куда угодно делать что угодно. — Макс вдыхает полной грудью морозный декабрьский воздух и непроизвольно зевает, — Так что первое, что я сделал, когда, наконец, стал свободен… ну, кроме как напился с однокурсниками до потери пульса в "Хорьке" — Монро блаженно щурится, — это ушел подальше от Десятизвездного. — и спустя короткую паузу, как бы размышляя, — А теперь я снова записался на службу. И, как оказалось, дни заключения под стражей, Орденом не оплачиваются. — глядя на Анику, Макс, фыркает и потягивается, сжимая в кулаке бумагу, в которую были завернуты бутерброды и сует ее в карман. — Так что, надо их все зажечь? — резко переводит он тему с Ордена на фонари.
[indent] Монро бодро поднимается со скамейки и протягивает руку ведьме.
[indent] — Позвольте быть вашим тело…ловителем и даже телодержателем на сегодняшний вечер, — он не называет ее принцессой, но широкая улыбка говорит сама за себя и, кажется, он знает, что она ему на это ответит.

[indent] Чуть позднее, упираясь в стену, увенчанную фонарем, коленом и подставляя ей бедро в качестве опоры, феникс помогает ей влезть и придерживает ведьму, когда она разжигает еще несколько высоко расположенных огня. Юбка ее платья несколько раз касается его лица, и он вдыхает в себя ее запах, понимая, как он скучает по нему. Как скучает по пускай темным и холодным ночам — но вдвоем. И чтобы отвлечься, Макс начинает болтать.
[indent] — А ты вообще представляешь как устроена система обучения в Мбелаке? Рассказать?…
[indent] И, когда и эта тема исчерпывает себя, а фонарей остается еще две штуки, Макс ворчит:
[indent] — Этот Гордон. Ваш мастер огня. Ты знаешь, что, когда я покинул из Мбелака, он еще сам учился? Так что он такой же мастер, как я Дентакри. У вас уже были с ним занятия? Он действительно лучший из всех, кого я видел. — а потом, подумав, Макс добавляет, — И он спас мне жизнь. — снова подсаживая Анику, Макс позволяет себе поморщиться от тянущей нудной боли в плече, в тот момент, когда она на него не смотрит.

[indent] А когда огни заканчиваются, Макс молча решает проводить Анику до ее домика в оранжереях — нарочно самым длинным путем. Но и тот, увы, заканчивается. Феникс останавливается у крыльца и опускает взгляд. Слова снова толкаются в глотке, будто не могут между собой решить, которым следует прозвучать первыми, а которым лучше остаться внутри - возможно, навсегда.
[indent] И Аника начинает первая. Окликает его по имени — и оно из ее уст звучит так тепло и безопасно, что Макс поднимает вопросительный взгляд.
[indent] А потом сердце сладко замирает. Ее теплые губы обжигают щеку. Феникс успевает вдохнуть и так и застывает, как попавшая в смолу глупая бабочка.А спустя мгновение сердце вспыхивает, как мотылек над свечкой, и начинает биться о ребра в ускоренном темпе. Макс переводит взгляд на Анику и в нем мешается удивление, восхищение и лукавое веселье.
[indent] — Спасибо тебе… — она не успевает закончить и под хруст ступени снова падает буквально к нему в руки.
[indent] Макс не может сдержать болезненного выдоха и морщится, потому что она хватается за больное плечо и он слишком резко прижимает ее к своим намятым ребрам. Но спустя мгновение их лица оказываются в такой неловкой близости, а он так крепко прижимает ее к себе...
[indent] — Ты твердо решила убиться сегодня? Нет, не верю, что все так плохо. — в голосе звучит неприкрытая ирония, призванная скрыть его неловкость, рожденную очень трепетными и глубокими чувствами внутри, и спустя паузу, но все еще не давая ей встать на землю, — Вас что, прямо до кровати донести, ваше высочество? — во все зубы ухмыляется Макс, а в широких зрачках искрится лукавое желание не отпускать ее никогда, и, наконец, он ставит ее на твердую почву.

[indent] — Спокойной ночи, принцесса. — он тепло улыбается ей и скользит рукой по руке от плеча вниз.
[indent] Берет ее ладонь в свою и будто хочет сказать ее что-то — вероятнее всего, очередную дурацкую шутку. Но спохватывается:
[indent] — А, черт, — и тут же лезет в сумку за мазью, — Чуть не забыл. Вот. — он протягивает ей баночку, — Утром и вечером, пока не пройдут. - повторяет он рекомендацию целительницы Ариадны.
[indent] Когда она уходит в дом, он оглядывается на зажженный в домике свет, льющийся из занавешенных окон — и кажется, будто она живет здесь совсем одна в этом лесу. Макс трогает пальцами щеку, на которой все еще ощущается дыхание ее поцелуя и задумчиво улыбается. А лукавое желание из его взгляда никуда не пропадает даже, когда он уже идет к себе — нарочно самым длинным путем в обход, чтобы немного подышать морозным воздухом перед сном.

[indent] Если бы Аника проводила обеденное время в столовой, то она бы не имела удовольствия застать Монро в этот солнечный день возле своего дома с инструментами и новыми досками уже примерно в середине работы.
А так к ее приходу все прогнившие деревяшки с крыльца уже сняты, и одетый в одну тонкую серую кофту феникс упоенно отпиливает светлую крепкую доску, стоя спиной к ней. Как дитя леса она приближается почти бесшумно, и это была бы ее очередь застать его врасплох, если бы не перезвон склянок.

[indent] — О, привет! — Макс бодро здоровается, радостно и чуть дольше, чем это принято считать приличным, оглядывая Анику с ног до головы при свете дня,— Несмотря на твое упрямое стремление к саморазрушению, я подумал, — начинает он, будто одергивая самого себя от того, чтобы пялиться на ведьму дальше. — избавить тебя от возможности подвернуть себе ногу. — он хитро приподнимает брови, — Или шею. Или… вот да. — он указывает на ящик со склянками и несколькими книгами, который она держит в руках.
[indent] Ящик не выглядит тяжелым, но все равно Макс подходит забрать его у нее из рук, и вопрос "помочь?" Явно не предполагает отказа. Он доносит ей его до двери, чтобы она могла свободно открыть дверь и подняться в дом с учетом отсутствия ступеней у крыльца.
[indent] — На гвоздь не наступи, — шутит он в процессе.
[indent] Передает ей ящик, а потом говорит:
[indent] — Стой! — отходит к сумке, достает оттуда сверток, пахнущий соленой рыбой и сыром и кладет его на ящик, — Королевская доставка обедов. Вам просили передать, принцесса. — широко улыбается феникс, уже зная, что услышит в ответ, и отходит к своим доскам.
[indent] Конечно, это никакой не обед, но Макс уверен, что она снова не заходила в столовую и еще вопрос, успеет ли снова на ужин. Так что бутерброд точно не пропадет.

[indent] Грызущий шорох пилы по дереву спустя какое-то время сменяется ударами молотка и сопением Макса прямо за дверью. А, когда снаружи все стихает, он осторожно приоткрывает дверь и заглядывает внутрь, не решаясь зайти.
[indent] — Ну что, хозяйка, принимай работу.
[indent] Его глаза смеются, хотя внутренне он невероятно рад возможности что-то сделать для нее. Пусть это лишь блеклая тень по сравнению с тем, что она сделала для него и его семьи — спасла и его жизнь, и честь.
[indent] - Тут бы ещё это, подмести. Веник есть?