За маленьким круглым столиком - он стоит дальше всех от входа, так что даже официанты забывают о его существовании - сидит девушка. Хрупкая девочка с беспорядочной копной неровно обрезанных, будто впопыхах, копной пшеничных волос. Я вижу ее здесь впервые - она очевидно не местная, слишком бела кожа, очевидно уже привыкающая к поцелуям жестокого солнца, слишком живым светом сверкают ее чайные глаза. Слишком ощутима ее трепетная грусть - такое неподдельное чувство в этих краях встретишь не сразу, поэтому я не свожу с нее взгляда с первой минуты ее появления здесь.
У ног ведьмы - она очевидно ведьма, даже не надо приглядываться, чтобы разглядеть в ней огонь, - трется церр. Где твоя стая, размышляю я, разглядывая довольную сытую шкуру, а темная тварь щурится солнцу и кладет морду хозяйке на колени, будто ручной. Мою догадку подтверждает и то, как ласково треплет своего зверя ведьма, как гладит его по иссиня-черной морде.
Ведьме приносят кофе - гадкий на вкус, если подумать, стоящий напиток можно, разве что, найти дальше на юге, но никак не здесь. Девушку, впрочем, этот факт пока что неведом: она сыпет в чашку сахар - так, что я сбиваюсь со счета на четвертой ложке, и пьет маленькими глотками. И взгляд у нее будто бы снова теплеет.
Я наблюдаю за ней еще немного, а потом все-таки подсаживаюсь за ее столик - кому как ни мне, собирателю сказок, приставать к незнакомцам с расспросами.
Девушка вздрагивает и смотрит на меня так, будто я конвоир ее незримой тюрьмы.

...- Аника, - называет она свое имя, и я киваю, улыбаясь ей и ее верному зверю. Она верит моему объяснению сразу - и мне остается только удивляться, как много может. рассказать ей прикосновение. Не врать же мне самому себе, я разного зла делал - но ей мне хочется помочь.
- Где же твой феникс, Аника?
Она поднимает на меня взгляд летящей о скалы птицы. На дне карих озер я вижу смятение и вопрос и много чего еще, и усмехаюсь еще тлеющей в ней жизни.
- Не ты одна умеешь видеть. Твой огонь грел меня еще на входе. Одиночки таким похвастать не могут.
- Мой... феникс, - признание этого будто дается ведьме с трудом. - Говорят, что он умер. Но нам пришлось расстаться. Нас было много. В горах. А потом сошла лавина, и мы остались вдвоем. - Церр у ее ног поднимает на меня морду, будто подтверждая все сказанное. И я наклоняюсь, чтобы протянуть ему руку. Он обнюхивает мне пальцы и отворачивается. - Фу как невежливо, - ворчит на него Аника, и я широко улыбаюсь. Стихийная учит манерам темную тварь, вот это зрелище досталось мне сегодня.
- И какой же он, твой феникс? - Не может быть, чтобы хранитель ее огня был мертв. Такой огонь в одиночку не удержать. - И как так вышло, что вы разминулись?
- Сильный и смелый, - просто отзывается Аника и костер внутри нее будто становится ярче. - Так было не всегда. Но люди меняются. Мне бы только его найти. Я не видела его так давно...
Я слушаю лоскуты ее бесхитростного рассказа так, как положено выслушивать истории сказочникам, чтобы потом вплести ее в свой репертуар от деревни к деревне, от города к городу. То, что эта ее история, полюбится моим будущим слушателям, сомнений у меня не остается.
- Он знает все на свете. И может победить кого угодно. - А для всего остального, что ее феникс победить не может, есть она, продолжаю я про себя, не сводя с нее внимательного взгляда, но молчу. Стихии нельзя препятствовать - только дать ей свободу, и это, пожалуй, единственное, что я способен дать ей взамен ее непростой истории. - И так часто не бережет себя, - Аника поджимает губы, будто жалеет, что не может уберечь своего феникса прямо сейчас, и вздыхает. Кофе в ее чашке давно остыл, но она все равно глотает это сладкое пойло, будто и не замечает отвратительный вкус.
- Макс заваривал вкусный. С пенкой, - с едва уловимым блаженством вспоминает ведьма, и я понимаю, что кофе в синей глиняной чашке радует ее не вкусом, а воспоминаниями. Воспоминаниями - и конечно же, сахаром. - И чай. Иногда мы сидели у камина и пили чай. С конфетами. В золотистой обертке. Эдварду они тоже нравились.
Так я узнаю о еще одной ведьме - ведьмаке, если быть точнее, ставшем для нее почти отцом. Каково ему сейчас - потерять ее уже в который раз, я могу только догадываться. И вся ее история - история выживания окрашивается чувствами третьей стороны, которой она была дорога с самого начала. Но, что иронично, наши дети всегда начинают самостоятельную жизнь слишком рано, даже если это рано происходит в самое верное время.
- Самое страшное в горах - белая тьма. - Возвращается к своим воспоминаниям Аника, и я понимающе киваю. Я и сам был во тьме, знаю ее на вкус и цвет лучше многих. - Холодно и нечем дышать, и кажется будто конец света кусает руки. Но я была не одна, - на этих словах на ее коленях снова ворочается церр, и почему-то мне кажется, что он чертовски похож на своего первого хозяина.
- Как же ты выжила?
- Благодаря ему, - улыбается Аника церру. - И Максу. Это он научил меня выживать.
- Веришь, что вы найдетесь?
- Конечно, иначе, в чем смысл? - глядя на нее, я хочу верить, что смысл действительно есть. Но я и правда уверен, что феникс этой ведьмы еще жив и хранит ее огонь даже на расстоянии.
- У тебя рука перевязана, на тебя напали?
- Северные ведьмы здесь вновинку, - холодно поясняет она, и этот выученный во тьме тон так не идет ее светлому облику. - Когда мы спустились по эту сторону гор, на нас напали. Я защищалась.
- А волосы?
- Остригла, чтобы не узнали.
- А тебя так легко узнать?
Она медлит, будто боится говорить всю правду, но потом вспоминает наше единственное соприкосновение.
- Я выиграла Северные Игры. Благодаря Максу, конечно. Без него умерла бы еще на первом испытании, но люди знают только о результате. И... хотят присвоить чужое себе. - Она пожимает плечами, будто разочарованная, но ей только предстоит признать этот горестный факт: люди по этой и той стороне тьмы одинаковые. Желают обладать тем, чего у них нет.
Когда она говорит об Играх, мне кажется, я вспоминаю ее лицо на обложках затерявшейся на барной стойке южной пивнушки газеты. Красивая ведьма в объятиях статного феникса - хоть портрет по ним пиши, жаль только, что я не художник.